По своему народъ всѣ эти чудеса
Тихонько объяснялъ; разсказъ изъ хаты въ хату
Бѣжалъ; всѣ вѣрили разскащику-солдату.
А молодежь, порой, услыша про войну,
Бросала подъ шумокъ родимую страну,
Вооружаяся дреколіемъ, косами,
И пробиралась вдаль дремучими лѣсами,
Туда, гдѣ строились на Нѣманѣ полки
И ждали братію-литвиномъ поляки́.
Скрипѣла по ночамъ литовская телега;
Когда-жъ являлся братъ: „да здравствуетъ колега!“
Кричали всѣ ему; привѣтствія неслись…
Такъ въ Польшу изъ Литвы за Нѣманъ пробрали́сь:
Горецкій, Гедиминъ, Петровскій, Обуховичь,
Рожицкій, Пацъ, Гедройцъ, Броховскій, Бернатовичь,
И мало-ль ихъ еще, чьи вѣчно имена,
Какъ-бы священныя, чтить будетъ вся страна.
Порой прибывшаго къ литвинамъ издалече
Видали квестаря: онъ велъ тихонько рѣчи
О томъ, что̀ про войну и про французовъ зналъ;
Нерѣдко подъ полой показывалъ журналъ,
Гдѣ были всѣ полки расписаны, какъ надо,
Всѣ имена вождей, названіе отряда,
Въ которомъ состоялъ иной легіонеръ;
Гдѣ отличился кто, солдатъ иль офицеръ,
Гдѣ палъ; когда о томъ въ семействѣ узнавали
Покойнаго — сейчасъ-же трауръ надѣвали,
Бояся говорить, по комъ онъ, отчего.
Такъ тихая печаль въ семьѣ, иль торжество
На лицахъ, можетъ-быть, подчасъ съ иной примѣтой,
Краснорѣчивою служили всѣмъ газетой.
Подобнымъ квестаремъ былъ Робакъ бернардинъ.
По-своему народ все эти чудеса
Тихонько объяснял; рассказ из хаты в хату
Бежал; все верили рассказчику-солдату.
А молодёжь, порой, услыша про войну,
Бросала под шумок родимую страну,
Вооружаяся дреколием, косами,
И пробиралась вдаль дремучими лесами,
Туда, где строились на Немане полки
И ждали братию-литвинов поляки́.
Скрипела по ночам литовская телега;
Когда ж являлся брат: „да здравствует коллега!“
Кричали все ему; приветствия неслись…
Так в Польшу из Литвы за Неман пробрали́сь:
Горецкий, Гедимин, Петровский, Обуховичь,
Рожицкий, Пац, Гедройц, Броховский, Бернатовичь,
И мало ль их ещё, чьи вечно имена,
Как бы священные, чтить будет вся страна.
Порой прибывшего к литвинам издалече
Видали квестаря: он вёл тихонько речи
О том, что̀ про войну и про французов знал;
Нередко под полой показывал журнал,
Где были все полки расписаны, как надо,
Все имена вождей, название отряда,
В котором состоял иной легионер;
Где отличился кто, солдат иль офицер,
Где пал; когда о том в семействе узнавали
Покойного — сейчас же траур надевали,
Бояся говорить, по ком он, отчего.
Так тихая печаль в семье, иль торжество
На лицах, может быть, подчас с иной приметой,
Красноречивою служили всем газетой.
Подобным квестарем был Робак бернардин.
