Теперь-же бернардинъ къ Судьѣ явился въ ночь,
Имѣя важныя, повидимому, вѣсти —
А тотъ уже храпѣлъ со всей деревней вмѣстѣ.
Теперь же бернардин к Судье явился в ночь,
Имея важные, по-видимому, вести —
А тот уже храпел со всей деревней вместе.
Кто лѣтъ не помнитъ тѣхъ, когда въ счастливой долѣ
Онъ юношею былъ; ходилъ отважно въ поле,
Закинувъ меткую винтовку на плечо,
А бѣшеная кровь кипѣла горячо?
Какъ птица воленъ былъ, среди дубравъ широкихъ,
Бродилъ по всѣмъ путямъ и въ небесахъ далекихъ
Заранѣ, какъ пророкъ, онъ бурю узнавалъ;
Порой, какъ чародѣй, къ землѣ онъ припадалъ:
Она, безмолвная для прочихъ, какъ могила,
Таинственную рѣчь съ нимъ тихо заводила.
Вотъ, утренній вѣщунъ, задергалъ карастель,
Вспорхнулъ — и вновь упалъ въ зеленую постель:
Его не сыщешь тамъ! Вонъ жаворонокъ вьется,
Звенитъ — и пѣснь его далеко раздается.
Порой, въ выси небесъ, покажется орелъ,
Кто лет не помнит тех, когда в счастливой доле
Он юношею был; ходил отважно в поле,
Закинув меткую винтовку на плечо,
А бешеная кровь кипела горячо?
Как птица волен был, среди дубрав широких,
Бродил по всем путям и в небесах далеких
Заране, как пророк, он бурю узнавал;
Порой, как чародей, к земле он припадал:
Она, безмолвная для прочих, как могила,
Таинственную речь с ним тихо заводила.
Вот, утренний вещун, задергал карастель,
Вспорхнул — и вновь упал в зелёную постель:
Его не сыщешь там! Вон жаворонок вьётся,
Звенит — и песнь его далёко раздаётся.
Порой, в выси небес, покажется орёл,
