билъ и плакалъ. Онъ полагалъ, что эти возы надо считать впятеро и даже болѣе.
У стараго Тойона показались на глазахъ слезы, и Макаръ увидѣлъ, что чашки вѣсовъ колыхнулись, и деревянная приподнялась, а золотая опустилась.
А Макаръ продолжалъ: у нихъ все записано въ книгѣ… Пусть же они поищутъ: когда онъ испыталъ отъ кого-нибудь ласку, привѣтъ или радость? Гдѣ его дѣти? Когда они умирали, ему было горько и тяжко, а когда выростали, то уходили отъ него, чтобы въ одиночку биться съ тяжелою нуждой. И онъ состарился одинъ со своей второю старухой и видѣлъ, какъ его оставляютъ силы и подходитъ злая, безпріютная дряхлость. Они стояли одинокіе, какъ стоятъ въ степи двѣ сиротливый елки, которыхъ бьютъ отовсюду жестокія метели.
— Правда ли?—спросилъ опять старый Тойонъ.
И попъ поспѣшилъ отвѣтить:
— Чистая правда!
И тогда вѣсы опять дрогнули… Но старый Тойонъ задумался.
— Что же это,—сказалъ онъ:—вѣдь есть же у меня на землѣ настоящіе праведники… Глаза ихъ ясны, и лица свѣтлы, и одежды безъ пятенъ… Сердца ихъ мягки, какъ добрая почва; принимаютъ доброе сѣмя и возвращаютъ кринъ сельный и благовонные всходы, запахъ которыхъ угоденъ передо мною. А ты посмотри на себя…
И всѣ взгляды устремились на Макара, и онъ устыдился. Онъ почувствовалъ, что глаза его мутны и лицо темно, волосы и борода всклокочены, одежда изорвана. И хотя задолго до смерти онъ все собирался купить сапоги, чтобы явиться на судъ, какъ подобаетъ настоящему крестьянину, но все пропивалъ деньги, и теперь стоялъ передъ Тойономъ, какъ послѣдній якутъ, въ дрянныхъ торбасишкахъ… И онъ пожелалъ провалиться сквозь землю.
— Лицо твое темное,—продолжалъ старый Тойонъ,—глаза мутные и одежда разорвана. А сердце твое поросло бурьяномъ и терніемъ, и горькою полынью. Вотъ почему я люблю моихъ праведныхъ и отвращаю лицо отъ подобныхъ тебѣ нечестивцевъ.
Сердце Макара сжалось. Онъ чувствовалъ стыдъ собственнаго существованія. Онъ было понурилъ голову, но вдругъ поднялъ ее и заговорилъ опять:
О какихъ это праведникахъ говоритъ Тойонъ? Если о тѣхъ, что жили на землѣ въ одно время съ Макаромъ въ богатыхъ хоромахъ, то Макаръ ихъ знаетъ… Глаза ихъ ясны, потому что не проливали слезъ столько, сколько ихъ пролилъ Макаръ,
