Художникъ тончайшаго закала, онъ дѣйствительно умѣлъ всѣ явленія міра воспринимать съ чисто эстетической точки зрѣнія. Понимая, что природа—раба въ области духа, онъ зато спокойно созерцалъ природу въ ея области помимо всякихъ требованій во имя принциповъ, внѣ ея лежащихъ. Онъ бралъ природу такъ, какъ она есть:
Не разъ подъ оболочкой зримой
Онъ самое ее узрѣлъ—
и зато она довѣрчиво и прямо раскрывала своему «любимому» поэту самыя завѣтныя красоты, очарованія и тайны. Большей близости къ природѣ, чѣмъ та, которая проникаетъ произведенія Фета, невозможно себѣ представить: никакихъ олицетвореній въ описаніяхъ, никакихъ фальшивыхъ одухотвореній міра, никакихъ украшеній дѣйствительности; одно простодушное стремленіе воспроизводить природу безо всякаго поползновенія что-нибудь въ ней улучшить, исправить, подчеркнуть. Правда, въ описаніяхъ Фета часто встрѣчаются миѳологическіе образы, даже аллегорическія уподобленія; Аврора, Фебъ, Ночь, Амфитрита упоминаются имъ почти такъ же часто и упорно, какъ любымъ псевдоклассическимъ поэтомъ; но эти образы и аллегоріи лишь напоминаютъ о присутствіи человѣка въ природѣ, а не о той розни ихъ, которую такъ болѣзненно чутко ощущалъ напр. Тютчевъ. Въ аккордѣ мірозданія человѣкъ—необходимый звукъ; но если бы этотъ звукъ не звучалъ самъ по себѣ, какъ самобытный интервалъ, то не было бы и аккорда: былъ бы стонъ или радостный вопль въ унисонъ, а не безконечно подвижная гармонія бытія. Иное дѣло, когда человѣкъ подчиняетъ—какъ у Тютчева—
