шій въ другой рукѣ золотой штабъ-офицерскій эполетъ. Этотъ солдатъ съ энтузіазмомъ разсказывалъ, какъ полкъ ихъ, предводимый Генераломъ Чоглоковымъ, распустивъ знамена, съ барабаннымъ боемъ бросился первый въ штыки на Французовъ, чрезъ ихъ пули; какъ Французы, устрашась столь смѣлаго нападенія, давили и гнали другъ друга, а Перновцы любаго кололи и мигомъ очистили улицу; какъ изъ домовъ, сквозь окна, много вредили имъ Французскіе стрѣлки, которыхъ однако они выгнали, и половину перекололи, а остальныхъ, спардонившихся, полонили. Самъ мушкетеръ въ первой стычкѣ пырнулъ штыкомъ во Французскаго Полковника, и сорвалъ съ него эполетъ; но будучи раненъ штыкомъ Французскаго гренадера, упалъ, и остался для перевязки раны, не позволяя никому взять у себя эполета. Онъ гордился этимъ трофеемъ. За такой подвигъ не льзя было не дать молодцу стакана чаю.
Занимательнѣе всего была одна Русская женщина, Московская мѣщанка довольно хорошо одѣтая. Она пришла къ нашему огоньку съ воплемъ и слезами, укутывая на рукахъ груднаго младенца. «Ахъ! батюшки, родимые! спасите!» кричала она. Я подозвалъ ее, и, посадивъ подлѣ себя, сталъ
