тательность. Видя птичекъ, которыя, гоняясь однѣ за другими, прятались въ кустарникъ, говорилъ я самъ себѣ: Природа дышитъ любовью и разсыпаетъ свои дары для наслажденія человѣку, а онъ къ чему стремится? къ истребленію себѣ подобныхъ, къ разрушенію общественнаго благосостоянія.... Неизвѣстная грусть давила мое сердце, мой духъ отдѣлился отъ враждебнаго міра людей, и носился въ прелестной области фантазіи; воображеніе рисовало мнѣ очаровательный садъ; я слышалъ звукъ арфы и нѣжный голосъ пѣвицы; вдали на берегу видѣлъ рѣзвыхъ Нимфъ, играющихъ цвѣтами.... и веселый хохотъ ихъ разносился эхомъ.... Но что это?—Увы! это артельщики съ гремящими котлами, шедшіе черпать воду для своей кашицы!—Простите милые призраки фантазіи; я вспомнилъ о своей печальной существенности, вздохнулъ—и пошелъ на биваки.
10 Іюля перешли мы за Старое Село. Нашей артиллеріи досталось стоять близъ корчмы. Пошелъ сильный дождь, и мы, не имѣя палатокъ, побѣжали подъ защиту Жидовскаго жилища; но оно было заперто. Принесли топоры—и внутренность храма отверзлась передъ нами. Радуясь пристанищу, мы расположились въ пустой
