корчмѣ, какъ не льзя лучше. Каждый занялъ себѣ уголокъ, кто на лавкѣ, кто на печкѣ, кто въ Жидовской спальнѣ. Принесли сѣна, разостлали ковры—такой доброй квартиры у насъ не было отъ самой Вильны, а биваки уже надоѣли. Принесли самоваръ; сѣли въ кружекъ, закурили табачекъ, напились чаю, обсушились, развеселились. Тутъ кто во что гораздъ: одинъ забавникъ гдѣ-то открылъ старый гардеробъ Жидовскій, нарядился, и представилъ намъ Еврея на молитвѣ; другой нарядился Жидовкой—и прелестничалъ. Мы хохотали. Но эта площадная фарса скоро наскучила важнымъ командирамъ; они разочаровали Жида и Жидовку. Явилась другая, милѣйшая сцена. Передъ походомъ поступилъ къ намъ въ бригаду молодой лекарь, который для услажденія сердца везъ съ собою молодую, прекрасную супругу, сантиментальную Нѣмочку. Видѣть на походѣ красавицу, есть что-то особенно привлекательное для холостыхъ и женатыхъ, ибо одинъ взглядъ ея возжигаетъ—животный магнетизмъ. Бѣдный лекарь въ дождливую погоду не зналъ куда дѣваться съ милою подругою; кромѣ брички онъ ничего не имѣлъ, но вѣчно жить въ бричкѣ—въ такой тѣснотѣ—хоть кому наскучитъ. Мы вспомнили о
