ловъ, стука и крика, едва слышны были стоны раненыхъ; но я былъ тронутъ паденіемъ возлѣ меня храбраго фейерверкера, которому картечью перебило ногу. Оставшіеся канонеры едва успѣвали заряжать, но и тѣ были поражаемы; лошади путались въ перебитой упряжи, и падали убитыя. Жесточе этого огня я никогда не испыталъ! Для артиллеріи самое убійственное дѣло идти картечью на картечь. Провидѣніе меня хранило; но не знаю, чѣмъ-бы это кончилось… какъ вдругъ страшный крикъ и градъ пуль отъ рѣчки возвѣстили намъ сильное стремленіе непріятельскихъ колоннъ. Это заставило всѣхъ насъ, пѣхоту и артиллерію, скорѣе, какъ можно, убираться отъ деревни. Я вывезъ пушки на па̀рахъ лошадей, и не знаю, какъ самъ спасся, осыпаемый пулями. Мы, истощенные, отошли за линію, а наше мѣсто заступилъ Корпусъ Графа Сенъ-При, который, выдержавъ первую пылкость стремленія Французовъ повторилъ на Шёнфельдъ фланговое нападеніе, и къ вечеру, въ шесть часовъ, когда уже вся деревня, объятая пламенемъ, превращена была въ развалины, наши совершенно въ ней утвердились. Мы удивлялись твердости и мужеству Французовъ, особенно когда, между развалинами деревни, при оградѣ и въ
