представляла, можно сказать, разбитыя въ дребезги скалы или какъ бы груду развалинъ города, построеннаго изъ большихъ кусковъ гранита и потомъ разрушеннаго землетрясеніемъ. Наконецъ, стемнѣло настолько, что я едва могъ различать подъ ногами только большія глыбы гранита, и потому не рѣшался болѣе управлять лошадью, а предоставилъ все ея ловкости и благоразумію; но не скажу, чтобъ оставался совершенно покойнымъ: въ первый разъ въ жизни довѣрялся я лошади въ такой мѣрѣ. Она скользила, спотыкалась, срывалась съ камней, черезъ которые не переходила, a скорѣе перелѣзала, потому что иные изъ нихъ достигали такой величины, что она помѣщалась на одномъ камнѣ всѣми четырьмя ногами! Наступила совершенная темнота; однако наши лошади не останавливались, и потихоньку подвигались впередъ; я только удивлялся ихъ зрѣнію, осторожности и просто разсудительности, съ какою онѣ дѣлали каждый шагъ. Иногда онѣ останавливались въ недоумѣніи, глядѣли по сторонамъ и наконецъ придумывали какъ выдти изъ затруднительнаго положенія. Я ужъ ничего не видалъ кругомъ себя; мы куда-то поднимались вверхъ, и тогда я слышалъ сердитый шумъ ручья далеко внизу; потомъ спускались внизъ и переѣзжали этотъ ручей въ бродъ; проѣзжали мимо многихъ деревень и въ одной изъ нихъ изъ домика вышла старуха, съ фонаремъ и, поговоривъ о чемъ-то съ проводникомъ, нѣсколько времени шла передъ нами, освѣщая дорогу. Но лучше бы она этого не дѣлала, потому что своимъ освѣщеніемъ дала мнѣ возможность составить понятіе о всѣхъ ужасахъ проѣзжаемыхъ мѣстъ. Когда она вернулась назадъ, ночь, казалось, стала еще темнѣе, и я сталъ каждую минуту ожидать паденія; — состояніе было крайне напряженное; но вскорѣ мое вниманіе было отвлечено какими-то искорками, носившимися въ воздухѣ и подобными тѣмъ, какія иногда вылетаютъ изъ трубъ; только эти имѣли нѣсколько зеленоватый цвѣтъ и летали въ воздухѣ, не угасая. Я скоро узналъ въ нихъ свѣтящихся жучковъ, во множествѣ летавшихъ надъ кустами и подъ деревьями.
Въ воздухѣ сильно похолоднѣло; лошади видимо изнурились, и я не зналъ, скоро ли настанетъ конецъ моему физическому истязанію, которое еще сопровождалось сильнѣйшимъ сожалѣніемъ, что я не вижу и никогда не увижу красотъ проѣзжаемаго ущелья. Отчаявшись достигнуть сегодня того мѣста, до котораго успѣли доѣхать мои ретивые спутники, я приготовился заночевать въ ущельѣ, и придумывалъ, какъ бы
