нистыхъ холмовъ, да муха звенѣла крыломъ, носясь надъ лошадью… Вотъ здѣсь пустыня; и безотраднѣе и безжизненнѣе этого мѣста, кажется, и придумать нельзя.
Вернувшись домой, я засталъ въ нашей юртѣ сопровождавшаго насъ монгольскаго чиновника, — Хундэ, который оказался музыкантомъ и пѣвцомъ. Онъ принесъ свою скрипку, круглую съ длинными грифомъ, усѣлся на войлокѣ, поджавъ подъ себя ноги и, поставивъ свой инструментъ, какъ віолончель, началъ играть смычкомъ и пѣть подъ собственный акомпаниментъ. Звуки его скрипки были глухи, не чисты и чрезвычайно походили на жужжаніе шмеля или большой мухи, когда они, влетѣвъ въ комнату, носятся подъ потолкомъ, ударяясь объ него и совершая порывистый полетъ въ разныхъ направленіяхъ; — впрочемъ, нѣкоторыя тихія ноты были не дурны и отчасти напоминали человѣческій голосъ. Пѣніе Хундэ было однообразно и особенно непріятно, своими рѣзкими переходами изъ баритона въ сопрано, обрываніями на этихъ высокихъ нотахъ и новыми начинаніемъ съ баритона. Мнѣ казалось, онъ импровизировали; но весьма неудачно. Вообще въ монгольской пѣснѣ я находилъ большое сходство съ жалобнымъ ревомъ больного или чѣмъ-нибудь недовольнаго верблюда.
Приступили къ вьючкѣ багажа, и началась та обычная музыка, какою она сопровождается, т.‑е. громкіе и жалобные голоса верблюдовъ. Животныя всѣ въ сборѣ; однихъ вьючатъ, другія стоятъ, ожидая своей очереди. Подходитъ монголъ къ одному, беретъ веревку, привязанную къ палочкѣ, продѣтой черезъ ноздри; верблюду это видимо непріятно и онъ начинаетъ ревѣть, можетъ быть, вспоминая боль, не разъ причиненную ему грубыми человѣкомъ. „Цокъ! цокъ!“ командуетъ монголъ и громадное животное повинуется: въ нѣсколько пріемовъ ложится верблюдъ на землю, поджимая подъ себя ноги, и на эту живую гору надѣваютъ сѣдло, состоящее изъ двухъ боковыхъ подушекъ, прикладываемыхъ къ горбамъ, и дощечекъ, выстоящіе концы которыхъ связываютъ веревками и затѣмъ начинаютъ взваливать ящики, тюки, узлы, кадки для воды, ведра, войлоки и прочія вещи, распоряжаясь такъ безцеремонно, какъ будто они производили эту укладку на какой-нибудь деревянной крышѣ или на земляномъ пригоркѣ. Наконецъ всѣ положенныя вещи притянуты и увязаны
