голы, его бы навѣрно сломало въ одну секунду и натворило бы намъ бѣдъ, перебивъ посуду, просыпавъ сахаръ и проливъ вино. Вмѣстѣ съ вѣтромъ западали крупныя капли дождя; но буря такъ же быстро прекратилась, какъ быстро налетѣла: буквально черезъ минуту воздухъ опять былъ совершенно неподвиженъ, такъ что свѣча могла, не колеблясь, горѣть на дворѣ; дождь пересталъ, но отъ надвинувшихся тучъ небо стало черно, какъ земля. Вѣтеръ больше не повторился.
Мы опять собрались въ юрту и продолжали бесѣду. Разговоръ шелъ, между прочимъ, о хутуктѣ, находившемся близко отъ насъ и намъ бы очень хотѣлось увидать его; но вѣроятно это невозможно, думали мы, потому что мы видѣли въ Ургѣ, какъ недоступно они себя держатъ. Однако рѣшили попытать счастье и отправили къ нему посла, приказавъ сказать, что русскіе, ѣдущіе въ Пекинъ, привѣтствуюгъ его и желаютъ-де получить отъ него благословеніе, — такъ не можетъ ли онъ принять ихъ. Сидимъ и ждемъ отвѣта. Посланный ушелъ и къ нашему не малому удивленію, отъ таинственнаго человѣка, олицетворяющаго на землѣ божество, пришло приглашеніе: хуту́кта приказалъ сказать, что ожидаетъ насъ, только проситъ поскорѣе придти, потому что скоро ляжетъ спать.
Не медля ни минуты мы отправились. Ночь, какъ я сказалъ, была страшно темная. Лама, явившійся къ намъ съ отвѣтомъ хутукты, шелъ впереди съ фонаремъ; за него держался одинъ, за другого третій; такъ и шли все разстояніе до монастыря…
Когда ожидаешь увидать что-нибудь занимательное, напримѣръ почему-нибудь особенно интереснаго человѣка, мысль и воображеніе всегда обгоняютъ дѣйствительность; такъ было со мною и на этотъ разъ: пока мы шли къ монастырю и потомъ проходили его дворъ, передо мною уже создался образъ того, кого я долженъ былъ сейчасъ увидѣть; только я ужасно боялся, чтобы какая-нибудь случайность не помѣшала нашему визиту. Среди окружавшей насъ темноты только въ дверяхъ боковыхъ отдѣловъ храма сквозилъ тусклый свѣтъ, и тамъ совершалось богослуженіе, сопровождаемое по обыкновенію дикими завываніями трубъ, лязгомъ мѣдныхъ тарелокъ въ тактъ съ барабаннымъ боемъ, и теперь въ этомъ непроглядномъ мракѣ, въ глубинѣ пустыни, оно только увеличивало интересъ и придавало таинственную торжественность предстоящему свиданію. Въ моемъ воображеніи уже
