вильны и гораздо болѣе подходили къ кавказскому типу, чѣмъ къ монгольскому; глаза черные, быстрые и умные; выраженіе лица любезное, внимательное и привѣтливое. Одѣтъ онъ былъ въ плащъ темно-желтаго цвѣта, перекинутый черезъ лѣвое плечо и окутывающій все тѣло, кромѣ правыхъ плеча и руки, который оставались обнаженными; а подъ плащомъ былъ халатъ или юбка коричнево-краснаго цвѣта. На диванѣ, стоявшемъ подъ навѣсомъ и служившемъ ему, какъ видно, постелью, лежала подушка, въ видѣ валика; у изголовья, подъ занавѣсомъ, стоялъ столикъ, на которомъ помѣщались футляры съ стеклянными дверками и бронзовыми идолами внутри и передъ ними горѣла маленькая лампада; на другомъ столикѣ, возлѣ дивана, лежала пачка бумаги, исписанной молитвами; стоялъ ночникъ, освѣщавшій юрту, и лежала табакерка, изъ которой онъ часто нюхалъ табакъ; на него же поставили и наши чашки съ чаемъ.
Онъ говорилъ чрезвычайно развязно, держалъ себя совершенно просто, безъ малѣйшей важности, но съ достоинствомъ; во всѣхъ его манерахъ, вѣжливомъ обращеніи и любезномъ выраженіи лица проглядывалъ скорѣе европеецъ, да еще свѣтскій человѣкъ; на полудикаго же сына азіатскихъ степей онъ не походилъ нисколько. Хутукта просто изумилъ меня и мнѣ захотѣлось непремѣнно нарисовать его съ натуры. Я попросилъ переводчика передать ему о моемъ желаніи сохранить себѣ на память его портретъ, и просьбу дозволить снять его. Гыгэнъ согласился безъ малѣйшаго возраженія… Какая разница, подумалъ я, между этой простотой, сговорчивостью и любезной готовностью на все, о чемъ его просили, и той напускной важностью и неприступной таинственностью, какими окружали себя и дворецъ главнаго хутукты старшіе ламы въ Ургѣ. Впрочемъ, это и естественно: лакеи въ большинствѣ случаевъ бываютъ важнѣе и надменнѣе своихъ господь. Такъ какъ мы знали, что онъ уже собирался лечь спать, то мы поторопились уйти. На прощанье онъ подалъ каждому изъ насъ руку, совершенно по европейски, и, простившись самымъ любезнымъ манеромъ, приказалъ ламамъ проводить насъ съ фонаремъ до нашей юрты. Сосновскій послалъ ему съ провожатыми одну изъ коробочекъ конфектъ, подаренныхъ намъ въ Кяхтѣ, а ламамъ — по складному ножу, къ сожалѣнію, самой плохой работы, такъ какъ лучшими же онъ не запасся. Я говорю, къ сожалѣнію, потому что по подобнымъ образцамъ монголы
