То было поздно, въ часъ глухой,
На узкой лѣстницѣ витой,
Гдѣ злыя тѣни, при огнѣ,
Качались грозно по стѣнѣ.
Промолвилъ онъ, лицо клоня:
„Молись, святая, за меня!“
И былъ встревоженной мольбой
Ея отвѣтъ: „Господь съ тобой!“
Но, день спустя, въ такой же часъ,
Опять вдали отъ чуждыхъ глазъ,
Они сошлись. Былъ мракъ унылъ,
Надъ черной бездной вѣтеръ вылъ,
И въ свѣтѣ молніи — блѣдна
Была Гертруда у окна.
Шепнулъ смиренный пилигримъ:
„Твоей молитвой я хранимъ
Сегодня!“ Но, смотря во тьму,
Та не отвѣтила ему.
Когда же, въ третій разъ, опять
Пришлось имъ вмѣстѣ задрожать
На башнѣ передъ ликомъ звѣздъ, —
Съ груди сорвалъ онъ черный крестъ,
И палъ къ ногамъ ея, и ей
Сказалъ безвольно: „Будь моей!“
Сказалъ, и къ ней лицомъ приникъ…
И теменъ былъ безмолвный мигъ…
Но вдругъ, какъ солнце впереди,
Ея отвѣтъ зажегся: „Жди!“
То было поздно, в час глухой,
На узкой лестнице витой,
Где злые тени, при огне,
Качались грозно по стене.
Промолвил он, лицо клоня:
«Молись, святая, за меня!»
И был встревоженной мольбой
Ее ответ: «Господь с тобой!»
Но, день спустя, в такой же час,
Опять вдали от чуждых глаз,
Они сошлись. Был мрак уныл,
Над черной бездной ветер выл,
И в свете молнии — бледна
Была Гертруда у окна.
Шепнул смиренный пилигрим:
«Твоей молитвой я храним
Сегодня!» Но, смотря во тьму,
Та не ответила ему.
Когда же, в третий раз, опять
Пришлось им вместе задрожать
На башне перед ликом звезд, —
С груди сорвал он черный крест,
И пал к ногам ее, и ей
Сказал безвольно: «Будь моей!»
Сказал, и к ней лицом приник…
И темен был безмолвный миг…
Но вдруг, как солнце впереди,
Ее ответ зажегся: «Жди!»
