еще в недавнем прошлом состоял за приличное вознаграждение на службе в качестве профессиональных затемнителей народного сознания у господствующего класса и кто эту же самую службу, конечно, также не бескорыстно исполняет, как показывают то факты, и сейчас, в стане Деникина, Колчака, Юденича и пр.
Но если бы предположить даже невозможное, будто митрополит Вениамин начал искренно сочувствовать Советской власти настолько, что также искренно готов лишать сана священников, поддерживающих белых, тогда сами собою возникали бы следующие вопросы, необходимо вытекающие из заявления, сделанного делегацией митрополита в Смольном: 1) как, когда и каким путем митрополит Вениамин отмежевался от целого ряда тех епископов, которые активно выступают во враждебном лагере против Советской власти вообще и красной армии в частности?! 2) как, когда и каким путем порвал митр. Вениамин всякую связь с „главою русской церкви“ — патриархом Тихоном, поскольку последний молчаливо солидаризируется с деятельностью подобного рода епископов и „не извергает их из сана“ за определенно контрреволюционную деятельность? и 3) когда митр. Вениамин собирается вообще покинуть лоно той церкви, которая превратилась в политическую организацию, бывшую в руках капиталистов орудием эксплоатации народного невежества и сейчас исполняющую ту же самую роль, в целях удушения пролетариата, в стане Деникина, Колчака и пр. „освободителей“ России?!
Ясно, что обольщать себя надеждою на получение каких-либо удовлетворительных ответов от церковников на все перечисленные вопросы, мы отнюдь не можем; таковых ответов, по всей вероятности, вообще не будет нам дано, ибо что, в самом деле, можно сказать, гадая и на Антона и на Онуфрия, по одну сторону баррикады активно поддерживая белых, а по другую что-то обещая красным?!
Истинные симпатии церкви и церковников, которым в ожидании Юденича и Деникина, во что бы то ни стало нужна „передышка“, приходится измерять не теми словами, которые они вынуждены говорить здесь у нас, в Советской России, а теми „подвигами“ духовных отцов, которые они творили и творят за рубежом Советской Республики и на самом фронте.
И если это так, тогда с полной очевидностью необходимо установить: путешествие митрополичьей делегации в Смольный явилось результатом не какого либо искреннего и в данных условиях невозможного для церковников прозрения.
Подсказали же это путешествие, во-первых, страх пред возможностью разоблачения многовекового обмана церковников, и в частности с мощами Александра Невского, а во-вторых, страх и перед П. Ч. К., постольку приближался для Петрограда решительный час классовой борьбы и поскольку в петроградском стане церковников в отношении „святейшей контрреволюции“ в прошлом не все обстояло благополучно.
Дело гр. Р. И. Медведя.
30-го сентября в камере Нар. Судьи гор. района слушалось дело об освобождении Р. И. Медведя от призыва в тыловое ополчение по религиозным убеждениям (на основании декрета, от 4 января 1919 г.), кассированное Совнарсудом по протесту Наркомюста.
Со стороны Об’единенного Совета явились: секретарь последнего, бывшей секретарь Льва Толстого, гр. Сергеенко, Р. И. Медведь, приведшей с собою свидетельниц, и представитель Наркомюста.
На вопрос гр. Сергеенке: „по каким об’ективным данным Об’единенный Совет пришел к убеждению в искренности действий испытуемого?“, гр. Сергеенко, после значительного замешательства, ответил: „на основании впечатления от моего личного разговора с испытуемым и кое-каких данных, сообщенных гр. Шереметьевою“.
Гр. Шереметьева, допрошенная судом, показала, что знакомство ее с испытуемым состоялось после революции и что на нее последний произвел впечатление искреннего оратора.
Сама гр. Шереметьева оказалась по-
