ѣздити, глаголати: „Братія, кто видѣлъ или слышалъ есть Государя своего Князя Димитрея? Се бо, братіе, подобно яко же писано есть: пораженъ пастырь и разыдутъся овца. Комоу сия честь довлѣетъ[1]?“ И рекоша Литовскія Князи: „Мы чаемъ, яко живъ есть, но оуязвленъ велми, егда во трупѣ будетъ; а иной рече: азъ видѣхъ его в пятый (день) часъ бьющеся крѣпко; а иной рече: азъ видѣлъ его еще поздѣе того бьющеся, но четыре Татарина належат емоу.“ Нѣкто же Юрьевской юноша Князь Стефанъ Новоселской[2] тоу стоя, рече: „Азъ видѣхъ его пред самымъ твоимъ пріездомъ, пѣша по побоищу идуща, и оуязвлена велми, и еще емоу стужаютъ д҃ Татарина[3], азъ же бился с Татариномъ и помощию Божіею борзо побѣдихъ его и погнался за тѣми, иже стужаютъ Великому Князю, немощно бо бѣ борзо гонитися, не може конь итьти в трупу человѣчю борзо. Но оугонивъ Татарина, оубилъ; три же ихъ на мя нападоша, много ми стужаху, и по милости Божіи, два от нихъ оубихъ, третей же побѣжа. Азъ же гнахся и за тѣмъ, оузрѣвъ же иные Татарове, наехаша на мя, и многими стужиша и раны многи нанесоша ми; крѣпъко отъ нихь пострадалъ, едва избыхъ от нихъ, и в трупу пребыхъ, донъдеже ты приспѣ.“
