ника, не то руки, не то кости, не то змѣи какія-то, и ихъ было видимо-невидимо, какъ исчезло въ склепѣ тѣло, какъ задвинулась плита…
А женщины-цыганки все входятъ, да входятъ въ двери. Есть молодыя, есть и старухи, и всѣ онѣ кланяются Ганнусѣ, которую Власъ не видитъ, но чувствуетъ подлѣ себя, близко-преблизко,—кланяются ей, будто королевнѣ какой кланяются…
Подходитъ къ Власу какая-то старая-престарая цыганка, вся въ морщинахъ,—даже не цыганка, а горбъ какой-то на двухъ ногахъ, съ глазами, что уголья, и говоритъ ему:
— Дай-ка, Власьюшко, ручку! Ужо̀ вотъ погадаемъ…
Беретъ она опущенную, неподвижно висящую руку Власа, подноситъ ее къ жгучимъ глазамъ своимъ близко, такъ близко, что рукѣ отъ нихъ тепло становится, смотритъ, долго смотритъ и предсказываетъ: великое счастье и цѣлое царство въ придачу…
А вотъ оно—и обѣщанное царство! Вотъ и великое множество народа, и всѣ ничкомъ лежатъ: Власа чествуютъ! Вотъ и войско неисчислимое къ нему навстрѣчу идетъ, его повелѣнія ожидаетъ… Отъ знаменъ надъ войскомъ въ глазахъ пестрѣетъ… Музыка заиграла: королевна приближается!
— Гдѣ она, эта королевна? Гдѣ моя Ганнуся?—думаетъ Власъ.
А тѣмъ временемъ на площади раздаются безсчетные клики:
— Давайте его, убійцу! Давайте его, придушившаго предсѣдателя… Казнить его, казнить!
А другіе кричатъ:
— Войско твое готово, Власъ! Скажи только одно слово, и все будетъ твое, и она будетъ твоею…
Знамена вѣютъ… Кликамъ нѣтъ конца… Власа хватаютъ, и—онъ просыпается…
ника, не то руки, не то кости, не то змеи какие-то, и их было видимо-невидимо, как исчезло в склепе тело, как задвинулась плита…
А женщины-цыганки всё входят, да входят в двери. Есть молодые, есть и старухи, и все они кланяются Ганнусе, которую Влас не видит, но чувствует подле себя, близко-преблизко, — кланяются ей, будто королевне какой кланяются…
Подходит к Власу какая-то старая-престарая цыганка, вся в морщинах, — даже не цыганка, а горб какой-то на двух ногах, с глазами, что уголья, и говорит ему:
— Дай-ка, Власьюшко, ручку! Ужо вот погадаем…
Берёт она опущенную, неподвижно висящую руку Власа, подносит её к жгучим глазам своим близко, так близко, что руке от них тепло становится, смотрит, долго смотрит и предсказывает: великое счастье и целое царство в придачу…
А вот оно — и обещанное царство! Вот и великое множество народа, и все ничком лежат: Власа чествуют! Вот и войско неисчислимое к нему навстречу идёт, его повеления ожидает… От знамён над войском в глазах пестреет… Музыка заиграла: королевна приближается!
— Где она, эта королевна? Где моя Ганнуся? — думает Влас.
А тем временем на площади раздаются бессчётные клики:
— Давайте его, убийцу! Давайте его, придушившего председателя… Казнить его, казнить!
А другие кричат:
— Войско твоё готово, Влас! Скажи только одно слово, и всё будет твоё, и она будет твоею…
Знамена веют… Кликам нет конца… Власа хватают, и — он просыпается…
