ные ребятишки, а желтыя междометія взгромоздились на самые верхи гимнастическихъ машинъ и стали лазать и кувыркаться.
— Учитель! учитель!—раздавалось по сторонамъ.
Я думалъ, что увижу учителя, пришедшаго прекратить драки, но вышло наоборотъ: я очутился безмолвнымъ зрителемъ того, что̀ дѣлалъ учитель, но не на лугу, а дома, у себя. Учитель оказался у насъ общій со всѣми голубыми, красными и желтыми ребятишками. Это былъ мой учитель.
Онъ былъ занятъ изысканіемъ или сочиненіемъ новой частицы рѣчи.
Физіономія его, къ великому моему изумленію, была вовсе не та, къ лицезрѣнію которой я такъ привыкъ въ классахъ. На немъ былъ не обычный, со свѣтлыми пуговицами, сюртукъ, не высился подъ подбородкомъ его галстукъ, а длинное одѣяніе, въ родѣ такихъ, какія рисуютъ на волшебникахъ, съ черными драконами и змѣями на яркомъ фонѣ, только вмѣсто драконовъ и змѣй виднѣлись разныя частицы рѣчи. На головѣ торчала остроконечная, какъ сахарная голова, шапка. Въ рукѣ держалъ онъ какую-то стклянку съ жидкостью и переворачивалъ ее, глядя на свѣтъ огромнаго огня, разведеннаго въ печи.
Супруга его, Ульяновна, была тутъ же и занималась приготовленіемъ пеленокъ. Мнѣ вспомнилось при этомъ, что моя мамаша иногда тоже приготовляла пеленки; это случалось всегда, я не знаю почему, именно передъ тѣмъ, что̀ у меня являлись новые братецъ или сестрица.
— Ну что же, жена,—проговорилъ учитель,—скоро у тебя все готово будетъ?
— Вотъ ужо̀ кончу.
— Торопись, торопись: пожалуй, скоро понадобятся. Удивительный это будетъ у меня субъектъ, совсѣмъ небыва-
ные ребятишки, а жёлтые междометия взгромоздились на самые верхи гимнастических машин и стали лазать и кувыркаться.
— Учитель! учитель! — раздавалось по сторонам.
Я думал, что увижу учителя, пришедшего прекратить драки, но вышло наоборот: я очутился безмолвным зрителем того, что делал учитель, но не на лугу, а дома, у себя. Учитель оказался у нас общий со всеми голубыми, красными и жёлтыми ребятишками. Это был мой учитель.
Он был занят изысканием или сочинением новой частицы речи.
Физиономия его, к великому моему изумлению, была вовсе не та, к лицезрению которой я так привык в классах. На нём был не обычный, со светлыми пуговицами, сюртук, не высился под подбородком его галстук, а длинное одеяние, вроде таких, какие рисуют на волшебниках, с чёрными драконами и змеями на ярком фоне, только вместо драконов и змей виднелись разные частицы речи. На голове торчала остроконечная, как сахарная голова, шапка. В руке держал он какую-то склянку с жидкостью и переворачивал её, глядя на свет огромного огня, разведённого в печи.
Супруга его, Ульяновна, была тут же и занималась приготовлением пелёнок. Мне вспомнилось при этом, что моя мамаша иногда тоже приготовляла пелёнки; это случалось всегда, я не знаю почему, именно перед тем, что у меня являлись новые братец или сестрица.
— Ну что же, жена, — проговорил учитель, — скоро у тебя всё готово будет?
— Вот ужо кончу.
— Торопись, торопись: пожалуй, скоро понадобятся. Удивительный это будет у меня субъект, совсем небыва-
