Идетъ непрерываемый морской гулъ сливающійся съ воемъ вѣтра, который то стонетъ, то гудитъ, проносясь по мачтамъ, парусамъ и снастямъ и потрясая веревки. Небо покрыто низкими, черными, быстро несущимися облаками. Горизонтъ застланъ мглою.
Мрачно, тоскливо и холодно кругомъ.
Щемящая тоска и на сердцѣ матроса, впервые увидавшаго бушующее море и въ страхѣ преувеличивающаго опасность. Оно чужое ему, страшное и постылое, и онъ думаетъ, что нѣтъ постылѣй морской службы. То ли дѣло на сухомъ пути!
И когда корветъ, въ своихъ стремительныхъ размахахъ, ложится бокомъ, и верхушки волнъ вливаются черезъ бортъ на палубу, молодой матросъ въ ужасѣ широко открываетъ глаза и весь замираетъ.
Ему кажется, что корветъ не поднимется, что вотъ-вотъ эти свинцовыя водяныя горы, которыя тутъ, такъ близко, въ нѣсколькихъ шагахъ, поглотятъ судно со всѣми людьми, и нѣтъ спасенія. Смерть неминуема,—она глядитъ холодная и страшная изъ этихъ холодныхъ и страшныхъ волнъ.
А жить такъ хочется, такъ страстно хочется. За что умирать?
И матросикъ шепчетъ побѣлѣвшими, вздрагивающими губами:
— Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй!
Но корветъ уже поднялся однимъ бокомъ и стремительно ложится другимъ.
И въ эти мгновенные промежутки надежда закрадывается въ потрясенную душу матроса.
II.
Егоръ Пѣвцовъ первогодокъ.
Всего только шесть мѣсяцевъ тому назадъ, какъ его, неуклюжаго, крѣпкаго и приземистаго, бѣлобрысаго двадцати-однолѣтняго паренька, съ большими добродушными сѣрыми глазами, въ числѣ другихъ новобранцевъ, привели въ Кронштадтъ изъ глухой деревушки Вологодской губерніи.
Онъ сдѣлался матросомъ, никогда въ жизни не видавши не только моря, но даже и озера. Видалъ онъ только маленькую рѣченку Выпь, протекавшую у деревни.
Его помѣстили въ казарму, одѣли въ матросскую форму, и на другой же день экипажный командиръ, осматривавшій но-
