вобранцевъ, оглядѣвъ проговорилъ, обращаясь къ командиру роты, въ которую былъ назначенъ Пѣвцовъ:
— Изъ этой «деревни» хорошій марсовой выйдетъ!
И затѣмъ спросилъ Пѣвцова:
— Какъ зовутъ?
— Егоромъ! испуганно отвѣчалъ новобранецъ.
— Фамилія?
Матросикъ въ недоумѣніи моргалъ глазами.
— Прозвище какъ?
— Пѣвцовъ…
— Вологодскій?
— Вологодскіе будемъ.
— Ну, братецъ, служи хорошо!.. Будь молодцомъ… Всѣ, смотри, будьте молодцами! подбодрилъ экипажный командиръ новобранцевъ.
И вслѣдъ затѣмъ прибавилъ суровымъ тономъ:
— А не то…
Онъ не досказалъ и ушелъ.
Но всѣ новобранцы поняли, въ чемъ дѣло. Они уже слышали, когда шли въ партіи, что на службѣ спуска не даютъ.
Дѣйствительно, въ тѣ времена спуска не давали, и матросовъ учили при помощи очень суровыхъ наказаній.
Послѣ крестьянской жизни трудно было Пѣвцову привыкать къ казармѣ.
Онъ первое время находился въ постоянномъ страхѣ и, что называется, лѣзъ изъ кожи вонъ, чтобы не навлечь на себя наказанія. Но по тѣмъ временамъ это не всегда было возможно.
Унтеръ-офицеръ Захарычъ, назначенный обучать новобранцевъ выправкѣ и ружейнымъ пріемамъ, добродушный внѣ службы, пожилой человѣкъ, не отличался большимъ терпѣніемъ и, самъ выученный далеко не ласково, находилъ, что безъ боя «никакъ невозможно обломать деревенщину» и, какъ онъ выражался, привести въ «форменный разсудокъ».
И этотъ унтеръ офицеръ нерѣдко звѣрѣлъ во время учебы. Ему все казалось, что «деревня» необыкновенно упорна и не «обламывается» съ тою скоростью, съ какою бы ему хотѣлось; и грудь не выпячена и молодцоватаго вида нѣтъ… Однимъ словомъ, новобранцы—мужики-мужиками. Пожалуй, и ротный за это не похвалитъ и велитъ «всыпать» учителю.
