Послѣ этого случая мысль о побѣгѣ не давала покоя матросику.
И ровно черезъ мѣсяцъ послѣ того, какъ Пѣвцовъ былъ приведенъ въ Кронштадтъ и выучивался у Захарыча,—онъ въ одно изъ воскресеній, отпущенный гулять, рѣшился не возвращаться болѣе въ казармы.
Кронштадскій босякъ, съ которымъ познакомился Пѣвцовъ на рынкѣ и потомъ зашелъ съ нимъ въ кабакъ, увѣрилъ молодого матроса, что въ Питерѣ паспортъ легко раздобыть, стоитъ только найти тамъ Вяземскую лавру; а съ паспортомъ живи, гдѣ угодно.
Часу въ десятомъ утра Пѣвцовъ съ завѣтнымъ рублемъ въ карманѣ, рублемъ, принесеннымъ изъ деревни,—шелъ по льду, черезъ море, въ Ораніенбаумъ.
Шелъ онъ не по дорогѣ, а стороной отъ нея, чтобы не встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь.
Уже Пѣвцовъ былъ на половинѣ дороги, порядочно прозябши въ рваномъ ярмякѣ, который ему далъ босякъ въ обмѣнъ на казенную шинель, какъ увидалъ, что навстрѣчу ему идетъ матросъ, лицо котораго было почти закрыто башлыкомъ.
Скоро они сблизились. И вдругъ встрѣчный остановился и крикнулъ:
— Егорка! стой!
Матросикъ такъ-таки и обомлѣлъ: передъ нимъ стоялъ Захарычъ.
Изумленъ былъ и Захарычъ.
— Положимъ, я выпивши… У кумы въ Рамбовѣ былъ. Но только по какой причинѣ ты въ такомъ видѣ? Обсказывай, Егорка!
— Не погуби, Захарычъ!
— Я не душегубъ, Егорка… Я совѣсть имѣю. Говори сей секундъ, что это ты задумалъ… Никакъ, бѣжать?
— Силушки моей не стало, Захарычъ…
— Въ отчаянность пришелъ?..
— Въ отчаянность…
— Изъ-за чего?.. Изъ-за меня?.. дрогнувшимъ голосомъ произнесъ Захарычъ.
— Изо всего… И изъ-за тебя… Захарычъ…
— А я не съ сердцовъ, Егорка, виновато сказалъ Захасычъ.—Надо обламывать тебя… форменнаго матроса сдѣлать… Мнѣ и не въ домекъ, что ты такой… обидчивый… А я вотъ
