съ португальскими и ласково глядя своими большими черными на выкатѣ глазами. Паоло пріѣхалъ изъ города на утлой лодченкѣ, чтобы проститься и еще разъ поблагодарить своихъ, нежданно обрѣтенныхъ друзей за любовь, ласку и гостепріимство. Десятокъ апельсиновъ и связка банановъ были его прощальнымъ гостинцемъ.
Этотъ Паоло, юноша лѣтъ семнадцати, съ необыкновенно кроткимъ выраженіемъ чернаго лоснящагося лица, въ день нашего прихода въ Порто-Гранде явился на клиперъ въ самыхъ невозможныхъ лохмотьяхъ и вмѣстѣ съ другими любопытными неграми любовался щегольскимъ убранствомъ клипера, восхищаясь ярко сверкавшею на солнцѣ мѣдью, орудіями, машиной. Онъ съ перваго же раза понравился матросамъ своимъ добродушнымъ видомъ и дѣтски-кроткой улыбкой и возбудилъ къ себѣ участіе своимъ тряпьемъ. Матросы порѣшили, что „Павла“ горемычный бѣднякъ (онъ и въ самомъ дѣлѣ былъ такимъ), и, когда просвистали обѣдать, одна изъ артелей очистила ему мѣсто у бака съ жирными матросскими щами. Его пригласили знаками сѣсть въ артель, дали ему ложку и кто-то сказалъ:
— Маширъ, братъ!
Удивленный этимъ приглашеніемъ, негръ сперва стѣснялся, но вскорѣ сталъ вмѣстѣ съ матросами хлебать щи изъ бака, съ видимымъ наслажденіемъ проголодавшагося человѣка. Когда щи были опростаны и принялись за мясное крошево, негръ, опять-было, постѣснялся ѣсть и матросы снова его заставили и весело глядѣли, какъ онъ уписывалъ за обѣ щеки и мясо, а затѣмъ и кашу.
— Ѣшь, Павла, на здоровье. Ѣшь, съ Богомъ! — любезно приговаривали матросы, угощая гостя. Харчъ, братецъ, бонъ. Понимаешь? Гутъ…
— Не бойсь, понялъ… Ишь ухмыляется, черномазый… сытъ! Тоже, братцы, и здѣсь бѣднота у нихъ.
— Хлѣбушка не родится… Камень!
— И жрутъ же они, сказываютъ, всякую нечисть… Ни крысой, нн собачиной, ничѣмъ не брезгуютъ… Одно слово: арапы!
— А будутъ какіе: нехристи? — полюбопытствовалъ молодой матросикъ.
— Хрещеные… Польской вѣры.
— Ишь ты! — почему-то удивился матросикъ.
