Послѣ обѣда одинъ изъ матросовъ принесъ старенькую рубашку и далъ ее негру. Примѣръ подѣйствовалъ заразительно и скоро Паоло подарили цѣлый гардеробъ. Одинъ отдалъ штаны, другой портянки, третій старые, выслужившіе уже срокъ башмаки четвертый — еще рубаху…
Паоло совсѣмъ ошалѣлъ.
— Бери, Павла! Одѣнься, братъ… Твоя одежа… того! — смѣялись матросы.
Надо было видѣть радость молодого негра, когда онъ раздѣлся и, бросивъ свое отчаянное тряпье за бортъ, одѣлъ ситцевую рубашку, штаны, башмаки и старую матросскую фуражку и взглянулъ на себя въ зеркальце, принесенное кѣмъ-то изъ матросовъ. Онъ чуть не прыгалъ отъ восторга и выражалъ свою благодарность и словами, и краснорѣчивымн пантомимами.
— Не за что, не за что, Павла! — ласково говорили матросы и, улыбаясь, хлопали негра по спинѣ.
— Одѣли дьявола?.. — проговорилъ, останавливаясь на ходу, старый боцманъ. — Не бойсь, радъ, чертова рожа.
Лицо боцмана на видъ сурово; негръ труситъ и, словно виноватый, показываетъ на матросовъ: „дескать это они подарили“.
— Бери, идолъ! — продолжаетъ боцманъ и, въ свою очередь, кладетъ ему на ладонь махорки. Покури россійскаго табачку!
Съ этого дня Паоло каждое утро являлся на клиперъ и проводилъ на немъ цѣлые дни; его всегда звали обѣдать, поили чаемъ и вечеромъ онъ уѣзжалъ, увозя съ собой сухари, которыми надѣляли его матросы. Онъ плелъ имъ корзины изъ какой-то травы, примостившись у баковой пушки, помогалъ грузить уголь и послѣ обѣда, отдохнувъ вмѣстѣ съ командой часъ, другой, плясалъ и пѣлъ свои пѣсни, монотонныя и заунывныя, напоминающія наши, — однимъ словомъ, старался какъ-нибудь да отблагодарить за ласку и гостепріимство. И въ теченіе пятидневной нашей стоянки въ Порто-Гранде матросы такъ привыкли къ Паоло, что очень удивились, не видя его на клиперѣ наканунѣ ухода. Нѣкоторые даже подумали: „не стянулъ ли негръ чего-нибудь?“
— Вотъ онъ, Павла, ѣдетъ! — весело крикнулъ кто-то, увидавъ подъ вечеръ лодченку негра. — Ишь… гостинецъ везетъ.
Противъ обыкновенія, Паоло пробылъ на клиперѣ часъ и
