баку и дружелюбно вертѣлся около матросовъ, но уже не дежурилъ съ Кочневымъ на часахъ, не смотрѣлъ впередъ и не лаялъ, какъ прежде, при видѣ огонька. Кочневъ его не бралъ съ собою, оберегая своего фаворита отъ гнѣва „чертовой Зуды“, котораго угрюмый матросъ ненавидѣлъ, казалось, больше, чѣмъ другіе.
Но не смотря на всѣ эти предосторожности, надъ бѣднымъ „Куцымъ“ въ скоромъ времени разразилась гроза.
Былъ знойный палящій день въ Китайскомъ морѣ. На голубомъ небѣ—ни облачка, и на морѣ стоялъ мертвый штиль. Еще съ разсвѣта наступило безвѣтріе, паруса лѣниво повисли, и капитанъ приказалъ развести пары. Скоро загудѣли пары, и „Могучій“, убравъ паруса, пошелъ полнымъ ходомъ, взявши курсъ на Нагасаки.
Старшій офицеръ, особенно заботившійся о томъ, чтобы „Могучій“ пришелъ въ Нагасаки, гдѣ адмиралъ назначилъ „рандеву“, въ щегольскомъ видѣ, уже въ третій разъ обходилъ сегодня корветъ, придираясь ко всѣмъ и донимая всѣхъ своими нотаціями. Онъ видимо былъ не въ духѣ, хотя все было въ идеальномъ порядкѣ, все на верху горѣло и сіяло подъ блестящими лучами ослѣпительнаго, жгучаго солнца, повисшаго, словно раскаленный шаръ, надъ заштилѣвшимъ моремъ. Баронъ только-что имѣлъ снова не особенно пріятное объясненіе съ капитаномъ и считалъ себя нѣсколько обиженнымъ. Въ самомъ дѣлѣ, всѣ его предположенія, направленныя, какъ онъ былъ увѣренъ, къ пользѣ службы, систематически отвергались этимъ „безхарактернымъ человѣкомъ“, какъ презрительно называлъ баронъ капитана, и отношенія ихъ съ каждымъ днемъ все дѣлались суше и суше. Вдобавокъ и эти мичмана то и дѣло подпускали ему всякія шпильки, но такъ, что не было никакой возможности сдѣлать имъ замѣчаніе. И баронъ, озлобленный и надутый, высокомѣрно думалъ о томъ, какъ трудно служить порядочному человѣку съ этими глупыми русскими „демократами“, непонимающими настоящей дисциплины и готовыми подрывать престижъ власти.
Спустившись въ жилую палубу и занятый своими размы-
