мертвой и невыносимо скучной. Исторія повѣствуетъ объ одномъ изъ такихъ людей, который, проживъ на мосту до семьдесятъ перваго года отъ роду, вздумалъ удалиться отъ дѣлъ и переселиться въ провинцію. Тамъ онъ испытывалъ каждую ночь самыя тяжкія муки и только ворочался съ боку на бокъ въ постели, но никакъ не могъ заснуть. Глубокая невозмутимая тишина приводила его въ ужасъ, тревожила и томила до того, что онъ совсѣмъ выбился изъ силъ. Подъ конецъ, совершенно исхудалый и еле живой, онъ вернулся къ себѣ на родину и тотчасъ же мирно уснулъ подъ убаюкивающую музыку всплесковъ воды, съ аккомпаниментомъ нескончаемаго грохота, стукотни, шума и гама на Лондонскомъ мосту.
Въ описываемыя теперь времена мостъ этотъ доставлялъ своимъ обывателямъ, кромѣ всего прочаго, также и предметные уроки изъ англійской исторіи. Этими предметными уроками служили насаженныя на желѣзныя острія надъ его воротами отрубленныя и разлагавшіяся на свѣжемъ воздухѣ головы наиболѣе знаменитыхъ англійскихъ мужей и политическихъ дѣятелей. Впрочемъ, все это является, собственно говоря, отступленіемъ отъ нашего разсказа.
Квартира Гендона находилась въ маленькомъ постояломъ дворѣ на самомъ мосту. Когда онъ съ мальчикомъ подходилъ уже къ дверямъ, чей-то грубый голосъ неожиданно воскликнулъ:
— А! Наконецъ-то ты пришелъ! Ручаюсь, что ты больше отъ меня не вырвешься. Если, превративъ твои кости въ пудингъ, можно тебя чему-нибудь выучить, ты, надѣюсь, не заставишь насъ вторично ждать тебя такъ долго!
Съ этими словами Джонъ Канти протянулъ руку, чтобы схватить мальчика. Мильсъ Гендонъ загородилъ ему дорогу и сказалъ:
— Не торопись черезъ мѣру, пріятель. Мнѣ кажется, что ты слишкомъ уже грубъ. Какъ тебѣ доводится этотъ мальчикъ?
— Коли ты считаешь себя въ правѣ вмѣшиваться въ чужія дѣла, то я отвѣчу тебѣ такъ и быть, что это мой сынъ.
— Онъ лжетъ! — съ горячностью воскликнулъ маленькій король.
— Смѣло сказано, и я вѣрю тебѣ, мальчикъ, независимо отъ того, окажется ли маленькая твоя головка здоровою, или же больною. Во всякомъ случаѣ доводится этотъ грубый негодяй тебѣ отцомъ или нѣтъ, ему всетаки не удастся бить тебя и оскорблять въ выполненіе своей угрозы, если только ты предпочтешь остаться со мной.
— Разумѣется, я это предпочитаю. Мнѣ онъ совершенно посторонній, и я питаю къ нему одно только омерзѣніе.
