нуту. Ощупывая стѣнку колодца, я отломилъ небольшой осколокъ камня и бросилъ его въ пропасть. Въ теченіе нѣсколькихъ секундъ онъ ударялся о стѣны, потомъ погрузился въ воду съ глухимъ бульканьемъ, которое отдалось въ темницѣ гулкимъ эхомъ. Въ ту же минуту я услыхалъ надъ головой звукъ, какъ будто вверху быстро отворилась и столь же быстро захлопнулась дверь; слабый лучъ свѣта прорѣзалъ окружающую тьму, и тотчасъ же погасъ.
Я понялъ, какая казнь готовилась мнѣ и порадовался удачному избавленію. Еще шагъ, — и мнѣ пришлось бы распроститься со свѣтомъ. А ожидавшая меня смерть относилась къ разряду тѣхъ именно казней, которыя я считалъ выдумкой и поклепомъ на инквизицію. Жертвы ея тираніи умирали двояко: или въ страшныхъ физическихъ мукахъ или истерзанные безпощадной нравственной пыткой. Мнѣ предстояла эта послѣдняя. Нервы мои были до того разстроены продолжительными страданіями, что я дрожалъ при звукѣ моего собственнаго голоса и сдѣлался во всѣхъ отношеніяхъ подходящимъ субъектомъ для ожидавшей меня пытки.
Дрожа всѣмъ тѣломъ, я поползъ обратно къ стѣнѣ, рѣшившись лучше погибнуть, не сходя съ мѣста, чѣмъ рисковать провалиться въ колодезь. Мнѣ чудилось, что темница усѣяна ими. При другомъ настроеніи у меня хватило бы духа разомъ докончить съ своими мученіями, кинувшись въ одну изъ этихъ пропастей; но теперь я былъ трусливѣе послѣдняго труса. Да и не могъ я забыть, что эти адскія ловушки — судя по тому, что мнѣ случалось читать о нихъ — отнюдь не предназначались для внезапной смерти.
Волненіе долго не давало мнѣ уснуть, но въ концѣ концовъ я задремалъ. Проснувшись, я снова нашелъ подлѣ себя ломоть хлѣба и кружку воды. Жгучая жажда заставила меня залпомъ опорожнить кружку. Должно быть къ водѣ было что-нибудь подмѣшано, потому что лишь только я выпилъ ее, глаза мои стали смыкаться. Свинцовый сонъ оковалъ меня, — сонъ, подобный смерти. Сколько времени онъ длился, не знаю; но когда я снова открылъ глаза, окружающіе предметы были видимы. При странномъ фосфорическомъ свѣтѣ, происхожденіе котораго оставалось для меня загадочнымъ, я могъ разсмотрѣть свою темницу.
Я сильно ошибся въ разсчетѣ, опредѣляя ея размѣры. Окружность стѣны не превышала двадцати пяти ярдовъ. Убѣдившись въ своей ошибкѣ, я крайне смутился, и совершенно нелѣпо: ужь если что не имѣло значенія при такихъ ужасныхъ обстоятельствахъ, такъ это размѣры тюрьмы. Но мой умъ упорно цѣплялся за пустяки, и я долго старался объяснить себѣ причину ошибки. Наконецъ она уяснилась. Отправившись вдоль стѣны, я отсчиталъ пятьдесятъ два шага, и упалъ; въ эту минуту я находился въ двухъ,
