объявлялъ его тогда «дѣйствительно существующимъ явленіемъ», а не сказкой.
Что касается собственно «теософическаго общества» или, вѣрнѣе, его засѣданій, я совершенно охладѣлъ къ нимъ, убѣдясь, что это только «разговоровъ разговариванье» — и ничего больше. Но я все же часто видался съ m-me де-Морсье. Въ ея гостиной мнѣ время отъ времени приходилось встрѣчаться съ новыми и небезъинтересными лицами. У нея я познакомился, между прочимъ, съ ея старымъ другомъ Ивомъ Гюйо, весьма энергичнымъ пожилымъ человѣкомъ самыхъ радикальныхъ мнѣній, бездарнымъ писателемъ, но, какъ говорятъ, дѣльнымъ министромъ. Познакомился я также съ знаменитымъ англійскимъ ученымъ Круксомъ, котораго привезъ къ ней Синнеттъ, вѣрный другъ и пособникъ Е. П. Блаватской. Въ этомъ кружкѣ оказалось и два новыхъ теософа, завербованныхъ m-me де-Морсье, — писатель Шюрэ и журналистъ Драмаръ. Эдуардъ Шюрэ, мало извѣстный поэтъ, но человѣкъ далеко не бездарный, былъ тогда знакомъ любителямъ музыки благодаря изданой имъ большой и обстоятельной книгѣ о Рихардѣ Вагнерѣ, котораго онъ оказывался восторженнымъ поклонникомъ. Впослѣдствіи онъ напечаталъ, между прочимъ и въ «Revue des deux mondes», не мало фантастически-философически-историческихъ статей въ качествѣ поклонника уже не Вагнера, а Будды. Во всякомъ случаѣ это былъ очень милый, образованный и совершенно искренній человѣкъ, и о немъ у меня сохранилось пріятное воспоминаніе.
Не могу того же сказать о Драмарѣ, избранномъ въ скорости президентомъ (дѣйствительнымъ, ибо «почетнымъ» осталась герцогиня Помаръ) французскаго теософическаго общества. Это былъ человѣкъ лѣтъ тридцати пяти, весь трясущійся, съ восковымъ лицомъ и то совсѣмъ потухавшими, то безумно горѣвшими глазами. Онъ страдалъ какой-то сложной мучительной болѣзнью и поддерживалъ себя громадными вспрыскиваніями морфія, которыя скоро и унесли его въ могилу. Нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ, какъ я встрѣтилъ его у m-me де-Морсье, онъ былъ еще ярымъ атеистомъ; но вотъ познакомился съ теософическими бро-
объявлял его тогда «действительно существующим явлением», а не сказкой.
Что касается собственно «Теософического общества» или, вернее, его заседаний, я совершенно охладел к ним, убедясь, что это только «разговоров разговаривание» — и ничего больше. Но я все же часто видался с m-me де Морсье. В ее гостиной мне время от времени приходилось встречаться с новыми и небезынтересными лицами. У нее я познакомился, между прочим, с ее старым другом Ивом Гюйо, весьма энергичным пожилым человеком самых радикальных мнений, бездарным писателем, но, как говорят, дельным министром. Познакомился я также с знаменитым английским ученым Круксом, которого привез к ней Синнетт, верный друг и пособник Е. П. Блаватской. В этом кружке оказалось и два новых теософа, завербованных m-me де Морсье, — писатель Шюре и журналист Драмар. Эдуард Шюре, мало известный поэт, но человек далеко не бездарный, был тогда знаком любителям музыки благодаря изданной им большой и обстоятельной книге о Рихарде Вагнере, которого он оказывался восторженным поклонником. Впоследствии он напечатал, между прочим и в «Revue des deux mondes», немало фантастически-философически-исторических статей в качестве поклонника уже не Вагнера, а Будды. Во всяком случае это был очень милый, образованный и совершенно искренний человек, и о нем у меня сохранилось приятное воспоминание.
Не могу того же сказать о Драмаре, избранном вскорости президентом (действительным, ибо «почетным» осталась герцогиня Помар) французского теософического общества. Это был человек лет тридцати пяти, весь трясущийся, с восковым лицом и то совсем потухавшими, то безумно горевшими глазами. Он страдал какой-то сложной мучительной болезнью и поддерживал себя громадными впрыскиваниями морфия, которые скоро и унесли его в могилу. Несколько месяцев перед тем, как я встретил его у m-me де-Морсье, он был еще ярым атеистом; но вот познакомился с теософическими бро-
