такая эта Катюша у насъ драгоцѣнный звѣрокъ: сидитъ около печки, курлычитъ, лапки себѣ лижетъ, мордочку умываетъ! И такая она чистенькая, мягенькая, тепленькая! Съ рукъ бы не спустилъ. А какая мастерица ловить мышей…. Ахъ, что же это я опять!… пожалуйста, простите!“ спохватилась вдругъ Соня, взглянувъ на мышь.
А эта стоитъ натопорщенная.
„Ну, теперь ужь непремѣнно обидѣлась“, думаетъ Соня. „Лучше намъ вовсе объ этомъ не говорить“, успокоиваетъ она мышь.
„Намъ!!!“ закричала мышь, а сама трясется съ головы до самаго кончика хвоста. „Стану я говорить о такой гадости! Въ нашемъ семействѣ всегда ненавидѣли кошекъ. Гадкій, низкій, подлый звѣрь—вотъ что! И что бы уши мои не слышали, глаза мои не видали!… Прошу покорно меня этимъ не угощать.“
такая эта Катюша у нас драгоценный зверек: сидит около печки, курлычит, лапки себе лижет, мордочку умывает! И такая она чистенькая, мягенькая, тепленькая! С рук бы не спустил. А какая мастерица ловить мышей… Ах, что же это я опять!.. пожалуйста, простите! — спохватилась вдруг Соня, взглянув на мышь.
А эта стоит натопорщенная.
«Ну, теперь уж непременно обиделась», — думает Соня.
— Лучше нам вовсе об этом не говорить, — успокаивает она мышь.
— Нам!!! — закричала мышь, а сама трясется с головы до самого кончика хвоста. — Стану я говорить о такой гадости! В нашем семействе всегда ненавидели кошек. Гадкий, низкий, подлый зверь — вот что! И чтобы уши мои не слышали, глаза мои не видали!.. Прошу покорно меня этим не угощать.
