(сочин. Плат. стр. 18): но не любя повтореній, скажемъ только, что новая идея необходимо требуетъ и новаго слова, хотя оно, на первый разъ, для слуха непривычнаго и ума нефилософскаго иногда кажется и диковатымъ. Сократу нужно было выразить не объективное бытіе генія, или бога, а дѣйствіе его на человѣческую душу, или нѣчто божественное въ человѣкѣ. Это божественное изслѣдовать психологически онъ предоставилъ другимъ философамъ, и мы видимъ, что у Платона оно лежитъ въ основаніи теоріи идей; самъ же не искалъ его ни въ комъ и не разсматривалъ вообще, а замѣчалъ только въ себѣ и называлъ τὸ δαιμόνιον. Впрочемъ изъ частныхъ признаковъ Сократова генія, разсѣянныхъ въ различныхъ разговорахъ Платона, можно составить о немъ и общее понятіе. Подъ словомъ τὸ δαιμόνιον или δαιμόνιόν τι, сынъ Софрониска разумѣлъ, кажется, божественную стихію человѣческой души, небесное сокровище нашего бытія, единственный источникъ всего истиннаго, добраго и прекраснаго въ области наукъ, искуствъ и жизни практической. На такое по крайней мѣрѣ значеніе Сократова генія указываютъ, между прочимъ, нѣкоторыя перифрастическія выраженія Платона, Ксенофонта и Аристотеля. Напримѣръ, ὥς δή τι — μαντικὸν γέ tt καὶ ἡ ψνχή (Plat. Phaedr. 242 C.); Αλλὰ μὴν καὶ ἀνθρώπου γε ψυχὴ, ἐίπερ τι καὶ ἄλλο τῶν ἀνθρωπίνων, τοῦ θεοῦ μεχέχει. (Xenoph. mem. Socr. IV. 3. § 14); Σωκράτης δ᾽ ἡγεῖτο πάντα μὲν θεοὺς εἰδέναι καὶ σημαίνειν τοὶς ἀνθρώποις περὶ τῶν ἀνθρωπίνων πάντων (Xenoph. mem. Socr. I, I. 19); οἶον, ὅτι τὸ δαιμόνιον οὐδέν ἐστιν, ἀλλ᾿ ἢ θεὸς ἢ θεοῦ ἔργον (Arist. Rhetor, II. 23. § 8); et al. И могъ ли Сократъ эту идею, или лучше сказать, это убѣжденіе сердца выразить иначе, когда чувствовалъ во глубинѣ своего духа нѣчто божественное и въ тоже время ясно сознавалъ, что его божественное не есть Богъ? Правда, въ одномъ мѣстѣ Ксенофонтовыхъ Записокъ (I. 4 §. 19) τὸ δαιμόνιον замѣнено словомъ τὸ θεῖον, которое послѣ въ томъ же значеніи употреблялъ и міръ христіанскій; но извѣстно, что Греки,
(сочин. Плат. стр. 18): но не любя повторений, скажем только, что новая идея необходимо требует и нового слова, хотя оно, на первый раз, для слуха непривычного и ума нефилософского иногда кажется и диковатым. Сократу нужно было выразить не объективное бытие гения, или бога, а действие его на человеческую душу, или нечто божественное в человеке. Это божественное исследовать психологически он предоставил другим философам, и мы видим, что у Платона оно лежит в основании теории идей; сам же не искал его ни в ком и не рассматривал вообще, а замечал только в себе и называл τὸ δαιμόνιον. Впрочем из частных признаков Сократова гения, рассеянных в различных разговорах Платона, можно составить о нём и общее понятие. Под словом τὸ δαιμόνιον или δαιμόνιόν τι, сын Софрониска разумел, кажется, божественную стихию человеческой души, небесное сокровище нашего бытия, единственный источник всего истинного, доброго и прекрасного в области наук, искусств и жизни практической. На такое по крайней мере значение Сократова гения указывают, между прочим, некоторые перифрастические выражения Платона, Ксенофонта и Аристотеля. Например, ὥς δή τι — μαντικὸν γέ tt καὶ ἡ ψνχή (Plat. Phaedr. 242 C.); Αλλὰ μὴν καὶ ἀνθρώπου γε ψυχὴ, ἐίπερ τι καὶ ἄλλο τῶν ἀνθρωπίνων, τοῦ θεοῦ μεχέχει. (Xenoph. mem. Socr. IV. 3. § 14); Σωκράτης δ᾽ ἡγεῖτο πάντα μὲν θεοὺς εἰδέναι καὶ σημαίνειν τοὶς ἀνθρώποις περὶ τῶν ἀνθρωπίνων πάντων (Xenoph. mem. Socr. I, I. 19); οἶον, ὅτι τὸ δαιμόνιον οὐδέν ἐστιν, ἀλλ᾿ ἢ θεὸς ἢ θεοῦ ἔργον (Arist. Rhetor, II. 23. § 8); et al. И мог ли Сократ эту идею, или лучше сказать, это убеждение сердца выразить иначе, когда чувствовал в глубине своего духа нечто божественное и в тоже время ясно сознавал, что его божественное не есть Бог? Правда, в одном месте Ксенофонтовых Записок (I. 4 §. 19) τὸ δαιμόνιον заменено словом τὸ θεῖον, которое после в том же значении употреблял и мир христианский; но известно, что Греки,
