сказалъ онъ. — Если же кто, продолжалъ я, сталъ бы влечь его насильно по утесистому и крутому всходу, и не оставилъ бы, пока не вытащилъ на солнечный свѣтъ, то не болѣзновалъ ли бы онъ и не досадовалъ ли бы на влекущаго и, когда вышелъ 516. бы на свѣтъ, — ослѣпляемые блескомъ глаза могли ли бы даже видѣть предметы, называемые теперь истинными? — Вдругъ-то, конечно, не могли бы, сказалъ онъ. — Понадобилась бы, думаю, привычка, кто захотѣлъ бы созерцать горнее: сперва легко смотрѣлъ бы онъ только на тѣни, потомъ на отражающіяся въ водѣ фигуры людей и другихъ предметовъ, а наконецъ и на самые предметы; и изъ этихъ находящіеся на небѣ и самое B. небо легче видѣлъ бы ночью, взирая на сіяніе звѣздъ и луны, чѣмъ днемъ — солнце и свойства солнца. — Какъ не легче! — И только наконецъ уже, думаю, былъ бы въ состояніи усмотрѣть и созерцать солнце, — не изображеніе его въ водѣ и въ чуждомъ мѣстѣ, а солнце само въ себѣ, въ собственной его области. — Необходимо, сказалъ онъ. — И послѣ этого-то лишь заключилъ бы о немъ, что оно означаетъ времена и лѣта и, въ C. видимомъ мѣстѣ всѣмъ управляя, есть нѣкоторымъ образомъ причина всего, что усматривали его товарищи. — Явно, сказалъ, что отъ того перешелъ бы онъ къ этому. — Что же? вспоминая о первомъ житьѣ, о тамошней мудрости и о тогдашнихъ узникахъ, не думаешь ли, что свою перемѣну будетъ онъ ублажать, а о другихъ жалѣть? — И очень. — Вспоминая также о почестяхъ и похвалахъ, какія тогда воздаваемы были имъ другъ отъ друга, и о наградахъ тому, кто съ проницательностію смотрѣлъ на проходящее и внимательно замѣчалъ, что̀ D. обыкновенно бываетъ прежде, что̀ потомъ, что̀ идетъ вмѣстѣ, и изъ этого-то могущественно угадывалъ, что̀ имѣетъ быть, — пристрастенъ ли онъ будетъ, думаешь, къ этимъ вещамъ и станетъ ли завидовать людямъ между ними почетнымъ и правительственнымъ, или скорѣе придетъ къ мысли Омира[1] и
- ↑ Приводятся слова Ахиллеса у Омира, Odyss. X, 428; снес. Libr. III, p. 286 C.
сказал он. — Если же кто, продолжал я, стал бы влечь его насильно по утесистому и крутому всходу, и не оставил бы, пока не вытащил на солнечный свет, то не болезновал ли бы он и не досадовал ли бы на влекущего и, когда вышел 516. бы на свет, — ослепляемые блеском глаза могли ли бы даже видеть предметы, называемые теперь истинными? — Вдруг-то, конечно, не могли бы, сказал он. — Понадобилась бы, думаю, привычка, кто захотел бы созерцать горнее: сперва легко смотрел бы он только на тени, потом на отражающиеся в воде фигуры людей и других предметов, а наконец и на самые предметы; и из этих находящиеся на небе и самое B. небо легче видел бы ночью, взирая на сияние звезд и луны, чем днем — солнце и свойства солнца. — Как не легче! — И только наконец уже, думаю, был бы в состоянии усмотреть и созерцать солнце, — не изображение его в воде и в чуждом месте, а солнце само в себе, в собственной его области. — Необходимо, сказал он. — И после этого-то лишь заключил бы о нём, что оно означает времена и лета и, в C. видимом месте всем управляя, есть некоторым образом причина всего, что усматривали его товарищи. — Явно, сказал, что от того перешел бы он к этому. — Что же? вспоминая о первом житье, о тамошней мудрости и о тогдашних узниках, не думаешь ли, что свою перемену будет он ублажать, а о других жалеть? — И очень. — Вспоминая также о почестях и похвалах, какие тогда воздаваемы были им друг от друга, и о наградах тому, кто с проницательностью смотрел на проходящее и внимательно замечал, что̀ D. обыкновенно бывает прежде, что̀ потом, что̀ идет вместе, и из этого-то могущественно угадывал, что̀ имеет быть, — пристрастен ли он будет, думаешь, к этим вещам и станет ли завидовать людям между ними почетным и правительственным, или скорее придет к мысли Омира[1] и
————————————
- ↑ Приводятся слова Ахиллеса у Омира, Odyss. X, 428; снес. Libr. III, p. 286 C.
