ляя себѣ счастіе осуществленіемъ желанія. Первое время послѣ того, какъ онъ соединился съ нею и надѣлъ штатское платье, онъ почувствовалъ всю прелесть свободы вообще, которой онъ не зналъ прежде, и свободы любви, — и былъ доволенъ, но не долго. Онъ скоро почувствовалъ, что въ душѣ его поднялось желаніе желаній, тоска. Независимо отъ своей воли, онъ сталъ хвататься за каждый мимолетный капризъ, принимая его за желаніе и цѣль. Шестнадцать часовъ дня надо было занять чѣмъ-нибудь, такъ-какъ они жили за границей на совершенной свободѣ, внѣ того круга условій общественной жизни, который занималъ время въ Петербургѣ. Объ удовольствіяхъ холостой жизни, которыя въ прежнія поѣздки за границу занимали Вронскаго, нельзя было и думать, такъ-какъ одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоотвѣтствующее, позднему ужину съ знакомыми, уныніе въ Аннѣ. Сношеній съ обществомъ мѣстнымъ и русскимъ, при неопредѣленности ихъ положенія, тоже нельзя было имѣть. Осматриваніе достопримѣчательностей, не говоря о томъ, что все уже было видѣно, не имѣло для него, какъ для Русскаго и умнаго человѣка, той необъяснимой значительности, которую умѣютъ приписывать этому дѣлу Англичане.
И, какъ голодное животное хватаетъ всякій попадающійся предметъ, надѣясь найти въ немъ пищу, такъ и Вронскій совершенно безсознательно хватался то за политику, то за новыя книги, то за картины.
Такъ-какъ смолоду у него была способность къ живописи, и такъ-какъ онъ, не зная куда тратить свои деньги, началъ собирать гравюры, — онъ остановился на живописи, сталъ заниматься ею и въ нее положилъ тотъ незанятый запасъ желаній, который требовалъ удовлетворенія.
У него была способность понимать искусство и вѣрно,
