ною настежь дверью, Погодинъ въ раздраженіи бросилъ чубукъ на порогъ и каблукомъ переломилъ его; затѣмъ, обращаясь ко мнѣ, сказалъ: „это, почтеннѣйшій, будетъ вамъ урокомъ не дозволять поганымъ мальчишкамъ курить у себя“.
Не помню, по какому случаю, ужь не ради ли его дебелой возмужалости, въ нашей комнатѣ помѣстился и Тындоевъ. Конечно, ни я, ни онъ не могли спорить въ прилежаніи съ Чистяковыми, долбившимъ тетрадки напропалую, поздно ночью, когда мы съ беззаботнымъ армяниномъ глубоко спали. На это позднее сидѣніе со свѣчей на столикѣ у постели я неоднократно ворчалъ съ вечера, такъ какъ свѣтъ прямо падалъ мнѣ въ глаза. Однажды, проснувшись отъ стѣсненнаго дыханія, я увидалъ, что дымъ, непроглядно наполнявшій комнату, достигалъ уже уровня нашихъ постелей, тогда какъ въ нижнемъ слою было свѣтло. Взглянувъ по направленно къ кровати Чистякова, я увидалъ зарево, и первымъ порывомъ моимъ было сильно толкнуть лежавшаго противъ меня Тындоева съ громкимъ крикомъ: „вставай!“ Закашлявшійся армянинъ успѣлъ раньше меня добѣжать до зарева, и я увидалъ, какъ онъ, глухо выговаривая: „вставай!“ надвигалъ голову Чистякова на подушкѣ къ пылающему углу послѣдней, причемъ разгорающійся пухъ съ трескомъі испускалъ удушающее зловоніе. Не долго думая, я запустилъ руку подъ шею Чистякова и съ крикомъ: „горишь!“ насильно заставилъ его сперва приподняться, а затѣмъ и соскочить съ кровати. Можно было счесть чудомъ, что несчастный труженикъ не обгорѣлъ, такъ какъ ватное одѣяло уже занялось и лежало какой-то огненной ризой. Видно, изнемогая отъ усталости, Чистяковъ, свалившись головою на подушку, тѣмъ самымъ приподнялъ уголъ ея надъ горящей свѣчкой, и покойно продолжалъ спать, когда постель разгорѣлась не на шутку. Надо было тушить; вылитый на огонь рукомойникъ и графинъ съ водою конечно никакого дѣйствія не произвели; я вспомнилъ, что противъ конца нашего корридора есть колодезь съ насосомъ. Къ нему бросились мы всѣ трое въ однѣхъ сорочкахъ, и двое принялись качать, а двое (такъ какъ, пробѣгая по корридору, я крикнулъ въ дверь живущаго въ сосѣднемъ номерѣ товарища Медюкова: „горимъ!“) бѣгомъ носили мѣд-
