ребятишекъ хватала ее за руки, за волосы, валила на полъ и колотила, продолжая кричать: „бабушка, дай варенья!“
Однажды, когда мать до слезъ огорчалась моею неспособностью къ наукамъ, бабушка сказала: „и-и, матушка, Елизавета Петровна, что вы убиваетесь заблаговременно! Выростутъ, все будутъ знать, что имъ нужно“.
Сколько разъ въ жизни вспоминалъ я это мудрое изреченіе.
Кромѣ бабушки Вѣры Александровны, у матери часто за столомъ появлялись мелкопомѣстные дворяне изъ Подбѣлевца, бывавшіе точно также и въ другихъ домахъ нашего круга: у Мансуровыхъ, Борисовыхъ и Зыбиныхъ. Отецъ, въ свою очередь, былъ скорѣе привѣтливъ, чѣмъ недоступенъ и гордъ. Такъ, длиннобородые, въ скобку и долгополые хлѣбные покупатели, мценскіе купцы Свѣчкинъ и Иноземцевъ, славившійся даже въ Москвѣ своимъ пивомъ, нерѣдко сидѣли у насъ за обѣденнымъ столомъ, и я живо помню, какъ краснолицый Иноземцевъ, раздувая пѣнистый стаканъ пива, пропускалъ его сквозь усы, на которыхъ оставались нападавшія въ стаканъ мухи. Помню я за нашимъ столомъ и толстаго засѣдателя Болотова въ мундирномъ сюртукѣ съ краснымъ воротникомъ и старенькаго его письмоводителя Луку Аѳанасьевича.
Великимъ постомъ отецъ любилъ ботвинью съ свѣжепросольною домашней осетриной, но особенно гордился хорошимъ приготовленіемъ крошева (рубленой кислой капусты). Помню однажды подъ вліяніемъ любви къ крошеву, отецъ спросилъ подлившаго себѣ въ тарелку квасу письмоводителя: „а что Лука Аѳанасьевичъ, хороша ли капустка?“
— Этой „копусткой“ можно похвалиться.
— Что ты говоришь?
— Этой „копусткой“ ангели святые на небесахъ питаются.
— Да вѣдь ты же еще не ѣлъ?
— Сейчасъ будемъ спотреблять.
Не взирая на такое радушіе, отецъ весьма недоброжелательно смотрѣлъ на мелкихъ Подбѣлевскихъ посѣтительницъ, вѣроятно избѣгая распространенія нежелаемыхъ сплетенъ.
