Помню, какъ во время великопостныхъ всенощныхъ, когда о. Яковъ приподымался на ногахъ и съ поднятыми руками восклицалъ: „Господи, Владыко живота моего“, — я, припадая головою къ полу, ясно видѣлъ, что у него, за отсутствіемъ сапогъ, на ногахъ женины чулки и башмаки.
Разъ въ годъ въ домѣ у насъ происходилъ великій переполохъ, когда заранѣе объявлялся день пріѣзда дѣдушки Василія Петровича, изъ его села Клейменова, гдѣ онъ проводить лѣто. Зимою дѣдушка проживалъ въ собственномъ домѣ въ Орлѣ, гдѣ пользовался общимъ уваженіемъ и вниманіемъ властей.
Конечно къ этому дню выпаивался теленокъ на славу, добывалась дичина и свѣжая рыба, а такъ какъ онъ любилъ гольцовъ, то Марья Петровна Борисова присылала къ этому дню живыхъ гольцовъ, которыхъ тотчасъ же пускали въ молоко.
Такъ какъ буфетчикъ Павелъ (обучавшійся въ Москвѣ у Педоти), былъ въ то же время и кондитеръ, то къ назначенному дню, кромѣ всякихъ конфетъ, появлялись различные торты и печенья и назначались къ столу наилучшія вина и наливки.
Въ назначенный день, часа за два до пріѣзда дѣдушки, появлялась крытая, запряженная тройкой бричка, и изъ нея выходили камердинеръ и рыжій, рябой, съ бѣльмомъ на лѣвомъ глазу, парикмахеръ Василій. Люди эти, немедля отставивъ отъ стѣны въ гостиной кресла, раскидывали около нея складную деревянную кровать, накладывали на нее перину и сафьянный тюфякъ и разстилали передъ нею персидскій коврикъ. Затѣмъ, убравъ постель бѣльемъ, накрывали ее розовымъ шелковымъ одѣяломъ; затѣмъ парикмахеръ приносилъ и ставилъ въ передней на окно деревянный раскрашенный болванъ для парика, а камердинеръ ставилъ на подоконникъ въ столовой серебряный тазъ съ кувшиномъ и такою же мыльницей. Часовъ въ 11 изъ-за рощи появлялась двумѣстная, гнѣдымъ цугомъ запряженная желтая карета, на запяткахъ которой стояли въ треугольныхъ шляпахъ и гороховыхъ ливреяхъ два выѣздныхъ лакея. На послѣдней ступенькѣ каменнаго крыльца ждалъ нашъ отецъ, и когда ка-
