какъ школа греко-славянская, потомъ постепенно сближалась съ латино-польскою, причемъ это сближеніе заходило порой очень далеко. Случалось также, что въ нѣкоторыхъ школахъ происходило вновь оживленіе греческаго вліянія, и онѣ становились ближе къ типу греко-славянскаго училища, чѣмъ латино-польскаго (такъ было во Львовѣ, насколько можно судить объ этомъ по составу каталоговъ братской библіотеки). А иногда латинскій и польскій языки сразу вводились въ программу, оттѣсняя даже греческій языкъ, какъ это было въ Вильнѣ, гдѣ на первыхъ порахъ не нашлось преподавателя послѣдняго и гдѣ впослѣдствіи изъ пяти классовъ только въ двухъ изучались славянскій и греческій языки, а въ остальныхъ трехъ читалась „латинская наука“. Тоже была и въ кіевской школѣ предъ 1630 г. Отсюда не труденъ и естественъ былъ тотъ шагъ, какой сдѣлалъ Петръ Могила, устроившій училище съ преподаваніемъ на латинскомъ и польскомъ языкахъ, и какой пыталось было сдѣлать пинское братство. — Исторія постановки каждаго отдѣльнаго предмета братской программы подтверждаетъ мысль о постепенности сближенія нашей школы съ западной наукой, не давая однако опредѣленныхъ указаній относительно времени.
Параллельно съ этимъ шло и сближеніе западнорусской литературы съ польско-латинской. Оно обнаружилось прежде всего въ томъ, что наши полемисты стали писать на польскомъ языкѣ и пользоваться европейскими изданіями св. отцовъ, соборовъ и латино-протестантскими сочиненіями, а затѣмъ выразилосъ и въ самомъ способѣ трактованія темы, во внесеніи въ церковно-богословскія сочиненія предметовъ постороннихъ, свѣтскихъ, и, наконецъ, даже въ нѣкоторомъ прираженіи нашихъ писателей къ неправославному образу мыслей, не только относительно обрядовой стороны, по и догматической. Въ протестантствѣ латино-уніаты винили Стефана Зизанія, „Острожскаго клирика“, „Ѳеофила Ортолога“, и православные не особенно рѣшительно опровергали эти обвиненія. Обвиненію въ латинствѣ же и въ искаженіи православія латинскою ученостью подвергались два другіе братскіе ученые — Кириллъ Транквилліонъ и Лаврентій Зизаній, и послѣднихъ заподозрила въ симпатіяхъ къ латинству не только Москва, но и западная Русь.
Болѣе устойчивости и опредѣленности представляютъ начала братской педагогики, нашедшія себѣ отображеніе въ „Порядкѣ школы“ львовской, составленномъ въ 1586 г. Цѣль воспитанія дѣтей и сущность воспитательной системы всего яснѣе высказаны въ § 14 этого Порядка. ,,По вечерни в субботу маетъ дидаскалъ зъ дѣтьми намовлятися (бесѣдовать) часъ немалый больше ниж въ дни иные, оучачи ихъ страху Божіему п обычаемъ встыдливымъ младенческимъ яко маютъ быти въ церкви противъ Богу, дома противъ родичовъ своихъ, и инде инымъ, цноту (добродѣтель) и встыдъ заховывати, Богу мовлю и его святымъ честь и страхъ, родичови и дидаскалови послушенство, посполите (вообще) противъ всѣмъ покору и уваженіе, собѣ самому встыд и цноту“. Такого справедливаго, чисто-нравственнаго отношенія ко всѣмъ людямъ, такого гармоничнаго сочетанія „покоры“ съ сознаніемъ собственнаго достоинства, при руководствѣ страха Божія, — такихъ воспитательныхъ принциповъ или, по крайней мѣрѣ, столь ясно выраженныхъ, не находимъ въ
