маетъ единъ другого (то есть диспутоватися) а до дому отходячи съ тых потвердити, абы оу вечеръ изъ школы пришедши до дому дѣти оумѣли... науки... прочитати... зъ выкладомъ по обычаю науки школное, а что учили того дне маютъ оу вечеръ дома написати и до школы принести порану показати предъ дидаскаломъ своимъ" (§§ 10. 11). Къ этому Мелетій Смотрицкій добавляетъ, что издревле повелось послѣ азбуки изучать часословъ и псалтырь, а также писать, а послѣ приступать къ грамматикѣ, почему и совѣтовалъ учить сначала букварь, „по часословѣ зась и псалтири (который опусканы быти не маютъ) выучению ся овая грамматика з выкладами, то есть, з показованемъ и уживанемъ еи пожитковъ, наступитъ“ [1]). Послѣднее велось, вѣроятно, такъ, что сначала растолковывалось ученикамъ извѣстное правило, которое выяснялось на устныхъ и письменныхъ примѣрахъ; часто учитель обращался къ посредству лучшихъ учениковъ, которые и доводили до сознанія своихъ менѣе толковыхъ товарищей то или другое грамматическое положеніе. Но, къ сожалѣнію, оказывается, что дѣло не всегда велось такъ раціонально. Такъ какъ случалось, что въ учителя славянскаго языка попадали люди, которые „сами граматичного худозства не учили“, то приходилось внушать имъ, чтобъ они дѣтямъ, уже умѣющимъ читать по славянски, грамматику „до выученья подавали, которая памяти повѣрена лацно (легко) и скоро за оказіею прест’я (перехода) ихъ до знаменитшеи школы вырозумѣна ими будетъ и до пожитечного въ худозствѣ и уживанья приведена“, — т. е. предлагалось задавать ученикамъ уроки изъ грамматики для зубренія, въ надеждѣ, что она будетъ „вырозумѣна“ ими въ старшемъ классѣ или въ высшей школѣ (предисловіе къ грамматикѣ 1619 г.: тоже, вѣроятно, было и съ другими учебными предметами). Дальнѣйшей ступенью въ изученіи славянскаго языка былъ переводъ съ него на русскій священныхъ книгъ, что совѣтовалъ М. Смотрицкій въ своей грамматикѣ, употребленіе его на урокахъ и въ рѣчи и, наконецъ, въ сочиненіяхъ.
Второе мѣсто въ системѣ наукъ, преподававшихся въ братскихъ училищахъ, принадлежало греческому языку. Объясняя этотъ фактъ, Головацкій восходитъ къ первымъ вѣкамъ христіанства на Руси и на основаніи ссылокъ нашихъ лѣтописцевъ на греческихъ классическихъ и христіанскихъ писателей заключаетъ, что „у насъ знали греческій языкъ и читали творенія греческіи въ тое время, коли еще на западѣ о нихъ ледвищо слышно было“ [2]). Но мы можемъ найти въ исторіи нашей западнорусской церкви копца XVI ст. еще особыя обстоятельства, обусловившія высокое положеніе греческаго языка въ нашихъ школахъ. Напоръ протестантства и латинства на православную церковь и религіозное шатаніе умовъ заставляли западноруссовъ обращаться за помощью и поддержкою туда, откуда пришло къ намъ христіанство въ формѣ
- ↑ Предисловіе къ грамматикѣ 1619 г. Относительно чистописанія, какъ особаго учебнаго предмета, мы встрѣчаемъ указаніе въ львовскомъ «Реестрѣ» школьномъ, гдѣ священикъ Сиховскій при опредѣленіи сына поставилъ условіемъ, чтобъ его научили «писати, абы умѣлъ скорописъ и иныхъ братственныхъ наукъ» (Крыловскій, Акты, № 33.) Учили писать не только скорописью, но и уставомъ и полууставомъ.
- ↑ Зоря Галицкая, 1860, 448.
