Не бойся, Духъ, губящей длани смерти,
Желанной въ часъ, когда тиранъ не спитъ,
Когда ханжи зажгли свой адскій факелъ;
Она лишь странный мигъ дороги темной,
Видѣнье поразительнаго сна.
Смерть—для добра не врагъ: земля видала,
Что розы наилучшія любви
210 Не разъ на эшафотѣ расцвѣтали,
Сіяя между лаврами свободы
И предвѣщая рай для бытія.
Въ тебѣ, скажи, не дышутъ-ли надежды,
Которыя такъ ярко подтвердились
Видѣньемъ постепенныхъ совершенствъ?
И въ часъ, когда съ тобою въ лунномъ свѣтѣ
Шелъ Генри, тѣ надежды у тебя
Не говорили въ сердцѣ, чтобъ смотрѣло
Оно впередъ и все впередъ, пока
220 О смерти вы такъ грустно разсуждали?
Такъ что жь, изъ сердца развѣ ты ихъ вырвешь,
И будешь слушать вымыслы святошъ,
Или покорно предъ тираномъ ползать,
Смотрѣть, какъ онъ хлыстомъ желѣзнымъ машетъ,
Что обагренъ густой людскою кровью?
Нѣтъ, никогда: исполненная силы,
Твоя неуступающая воля
Должна вести упорную войну
Съ обманомъ и съ позорной тиранніей,
230 Должна изъ человѣческаго сердца
Исторгнуть сѣмена жестокихъ бѣдъ.
Твоя рука да умягчитъ съ любовью
Терновую подушку преступленья,
И да проститъ безсиліе его,
Склонясь надъ заблужденьями такими,
Какъ надъ больнымъ, томящемся въ бреду:
А если преступленье не несчастно,
Въ союзѣ съ властью властвуетъ надъ міромъ,
Твое лицо своимъ спокойнымъ видомъ
Не бойся, Дух, губящей длани смерти,
Желанной в час, когда тиран не спит,
Когда ханжи зажгли свой адский факел;
Она лишь странный миг дороги темной,
Виденье поразительного сна.
Смерть — для добра не враг: земля видала,
Что розы наилучшие любви
210 Не раз на эшафоте расцветали,
Сияя между лаврами свободы
И предвещая рай для бытия.
В тебе, скажи, не дышат ли надежды,
Которые так ярко подтвердились
Виденьем постепенных совершенств?
И в час, когда с тобою в лунном свете
Шел Генри, те надежды у тебя
Не говорили в сердце, чтоб смотрело
Оно вперед и всё вперед, пока
220 О смерти вы так грустно рассуждали?
Так что ж, из сердца разве ты их вырвешь,
И будешь слушать вымыслы святош,
Или покорно пред тираном ползать,
Смотреть, как он хлыстом железным машет,
Что обагрен густой людскою кровью?
Нет, никогда: исполненная силы,
Твоя неуступающая воля
Должна вести упорную войну
С обманом и с позорной тиранией,
230 Должна из человеческого сердца
Исторгнуть семена жестоких бед.
Твоя рука да умягчит с любовью
Терновую подушку преступленья,
И да простит бессилие его,
Склонясь над заблужденьями такими,
Как над больным, томящемся в бреду:
А если преступленье не несчастно,
В союзе с властью властвует над миром,
Твое лицо своим спокойным видом
