человѣка коренится въ противоестественныхъ привычкахъ, имъ усвоенныхъ. Происхожденіе человѣка, также какъ происхожденіе міра, котораго онъ составляетъ часть, окутано непроницаемой тайной. Людскія поколѣнья или имѣютъ начало, или не имѣютъ его. Доводы въ пользу того и другого предположенія, повидимому, имѣютъ болѣе или менѣе одинаковую убѣдительность; для нашей теперешней темы совершенно безразлично, какое изъ двухъ предположеній мы примемъ. Однако-же, какъ кажется, миѳологія всѣхъ религій гласитъ, что въ нѣкоторую отдаленную эпоху человѣкъ сошелъ съ пути природы, и пожертвовалъ чистотой и счастьемъ своего бытія для удовлетворенія противоестественныхъ побужденій. Это событіе, повидимому, совпадаетъ по времени съ нѣкоторой великой перемѣной въ климатахъ земли, съ чѣмъ оно имѣетъ явное соотвѣтствіе. Иносказательное повѣствованіе объ Адамѣ и Евѣ, вкусившихъ отъ древа познанія добра и зла и передавшихъ въ наслѣдство своему потомству гнѣвъ Божій и утрату вѣчной жизни, не допускаетъ никакого иного объясненія, какъ то, что изъ противоестественной пищи возникли болѣзнь и преступленье. Мильтонъ такъ ясно сознавалъ это, что онъ заставляетъ Рафаила слѣдующимъ образомъ изображать передъ Адамомъ послѣдствія его непослушанія:—
И тотчасъ передъ нимъ явилось мѣсто, |
человека коренится в противоестественных привычках, им усвоенных. Происхождение человека, также как происхождение мира, которого он составляет часть, окутано непроницаемой тайной. Людские поколенья или имеют начало, или не имеют его. Доводы в пользу того и другого предположения, по-видимому, имеют более или менее одинаковую убедительность; для нашей теперешней темы совершенно безразлично, какое из двух предположений мы примем. Однако же, как кажется, мифология всех религий гласит, что в некоторую отдаленную эпоху человек сошел с пути природы, и пожертвовал чистотой и счастьем своего бытия для удовлетворения противоестественных побуждений. Это событие, по-видимому, совпадает по времени с некоторой великой переменой в климатах земли, с чем оно имеет явное соответствие. Иносказательное повествование об Адаме и Еве, вкусивших от древа познания добра и зла и передавших в наследство своему потомству гнев Божий и утрату вечной жизни, не допускает никакого иного объяснения, как то, что из противоестественной пищи возникли болезнь и преступленье. Мильтон так ясно сознавал это, что он заставляет Рафаила следующим образом изображать перед Адамом последствия его непослушания: —
И тотчас перед ним явилось место, |
