онъ перестанетъ задыхаться. Онъ будетъ способенъ, въ равной мѣрѣ, и къ тѣлеснымъ упражненіямъ и къ умственной дѣятельности, какъ до своей простой ѣды, такъ и послѣ нея. Онъ не будетъ чувствовать ни одного изъ наркотическихъ послѣдствій обычной діэты. Раздражительность, прямое слѣдствіе истощающихъ возбудителей, уступитъ силѣ естественныхъ и спокойныхъ побужденій. Онъ больше не будетъ томиться летаргіей скуки, этимъ непобѣдимымъ отвращеніемъ къ жизни, котораго нужно бояться больше, чѣмъ самой смерти. Онъ ускользнетъ отъ эпидемическаго помѣшательства, тяготѣющаго надъ оскорбительными представленіями о Божествѣ, и «осуществляющаго адъ, измышленный ханжами и старыми бабами». Каждый создаетъ себѣ бога въ соотвѣтствіи съ своимъ характеромъ; кто усвоитъ себѣ простой образъ жизни, тотъ почувствуетъ божество, не желающее никакой иной жертвы, кромѣ счастія своихъ созданій. Онъ будетъ неспособенъ ненавидѣть или преслѣдовать другихъ во имя любви къ Богу. Онъ найдетъ, кромѣ того, что система простой пищи—система истиннаго эпикуреизма. Онъ болѣе не будетъ безпрерывно притуплять и разрушать тѣ самые органы, отъ которыхъ онъ ждетъ своихъ усладъ. Пріятныя вкусовыя ощущенія, которыя можетъ доставлять обѣдъ, состоящій изъ картофеля, бобовъ, гороха, рѣпы, салата, съ десертомъ изъ яблокъ, крыжовника, клубники, смородины, малины, а зимою апельсиновъ, яблокъ, и грушъ, гораздо сильнѣе, чѣмъ это предполагаютъ. Тѣ, которые будутъ ждать, пока имъ не захочется съѣсть эту простую пищу, съ приправой аппетита, врядъ-ли присоединятся къ лицемѣрному сенсуалисту, который, сидя за столомъ у лорда-мэра, ораторствуетъ противъ удовольствій ѣды. У Соломона была тысяча наложницъ, и онъ въ отчаяніи призналъ, что все суета. Человѣкъ, счастье котораго заключается въ обществѣ одной любимой женщины, найдетъ довольно труднымъ отнестись съ сочувствіемъ къ разочарованности этого почтеннаго старца.
Я обращаюсь не только къ молодому энтузіасту, къ пламенному поклоннику правды и добра, къ чистому и страстному моралисту, еще не испорченному заразой міра. Онъ приметъ систему, полную чистоты, во имя отвлеченной ея правды, во имя ея красоты, простоты, и ея обѣтованій широко-распространеннаго блага; если только
он перестанет задыхаться. Он будет способен, в равной мере, и к телесным упражнениям и к умственной деятельности, как до своей простой еды, так и после неё. Он не будет чувствовать ни одного из наркотических последствий обычной диеты. Раздражительность, прямое следствие истощающих возбудителей, уступит силе естественных и спокойных побуждений. Он больше не будет томиться летаргией скуки, этим непобедимым отвращением к жизни, которого нужно бояться больше, чем самой смерти. Он ускользнет от эпидемического помешательства, тяготеющего над оскорбительными представлениями о Божестве, и «осуществляющего ад, измышленный ханжами и старыми бабами». Каждый создает себе бога в соответствии с своим характером; кто усвоит себе простой образ жизни, тот почувствует божество, не желающее никакой иной жертвы, кроме счастья своих созданий. Он будет неспособен ненавидеть или преследовать других во имя любви к Богу. Он найдет, кроме того, что система простой пищи — система истинного эпикуреизма. Он более не будет беспрерывно притуплять и разрушать те самые органы, от которых он ждет своих услад. Приятные вкусовые ощущения, которые может доставлять обед, состоящий из картофеля, бобов, гороха, репы, салата, с десертом из яблок, крыжовника, клубники, смородины, малины, а зимою апельсинов, яблок, и груш, гораздо сильнее, чем это предполагают. Те, которые будут ждать, пока им не захочется съесть эту простую пищу, с приправой аппетита, вряд ли присоединятся к лицемерному сенсуалисту, который, сидя за столом у лорда-мэра, ораторствует против удовольствий еды. У Соломона была тысяча наложниц, и он в отчаянии признал, что всё суета. Человек, счастье которого заключается в обществе одной любимой женщины, найдет довольно трудным отнестись с сочувствием к разочарованности этого почтенного старца.
Я обращаюсь не только к молодому энтузиасту, к пламенному поклоннику правды и добра, к чистому и страстному моралисту, еще не испорченному заразой мира. Он примет систему, полную чистоты, во имя отвлеченной её правды, во имя её красоты, простоты, и её обетований широко-распространенного блага; если только
