Больной скиталецъ: «О, дитя небесъ,
400 Прекрасное воздушное созданье,
Есть у тебя очагъ, и ты летишь
Въ пріютъ родной, гдѣ у тебя—подруга;
Она твою изгибистую шею
Своей пушистой шейкой обойметъ,
И взоръ ея блеснетъ привѣтомъ нѣжнымъ.
А я? Зачѣмъ я здѣсь томлюсь напрасно?
Звучнѣй мой голосъ, чѣмъ твои напѣвы,
Нѣжнѣй, чѣмъ эти гаснущіе звуки,
Твоя краса съ моею не сравнится,
410 Моя душа пространнѣй, чѣмъ твоя,—
А между тѣмъ всѣхъ этихъ силъ богатство
Я трачу въ безучастной тишинѣ,
И воздухъ глухъ, земля слѣпа, и небо
На мысль мою мнѣ отклика не шлетъ?»
Его уста невольно исказились
Улыбкой безнадежною: онъ зналъ,
Что сонъ свое сокровище ревниво
Хранитъ—и не отдастъ, что смерть—безмолвна
И, можетъ быть, обманчива, какъ сонъ,
420 Что, прелестью неясной привлекая,
Она смѣется странною улыбкой
Надъ красотой загадочной своей.
Онъ устрашился собственныхъ догадокъ
И, вздрогнувъ, оглянулся. Но нигдѣ
Не увидалъ онъ вражеской угрозы,
И не было ни образа, ни звука,
Внушающаго страхъ. Но въ немъ самомъ
Былъ ужасъ. Лодка тихо колебалась
У берега, въ затонѣ одинокомъ;
430 Уже давно была она забыта,
Въ ея бокахъ просвѣчивали щели,
По волѣ струй закраины качались,
Она была стара. Въ груди скитальца
Желаніе зажглось—войти въ нее,
И удалиться въ океанъ безбрежный,
Больной скиталец: «О, дитя небес,
400 Прекрасное воздушное созданье,
Есть у тебя очаг, и ты летишь
В приют родной, где у тебя — подруга;
Она твою изгибистую шею
Своей пушистой шейкой обоймет,
И взор её блеснет приветом нежным.
А я? Зачем я здесь томлюсь напрасно?
Звучней мой голос, чем твои напевы,
Нежней, чем эти гаснущие звуки,
Твоя краса с моею не сравнится,
410 Моя душа пространней, чем твоя, —
А между тем всех этих сил богатство
Я трачу в безучастной тишине,
И воздух глух, земля слепа, и небо
На мысль мою мне отклика не шлет?»
Его уста невольно исказились
Улыбкой безнадежною: он знал,
Что сон свое сокровище ревниво
Хранит — и не отдаст, что смерть — безмолвна
И, может быть, обманчива, как сон,
420 Что, прелестью неясной привлекая,
Она смеется странною улыбкой
Над красотой загадочной своей.
Он устрашился собственных догадок
И, вздрогнув, оглянулся. Но нигде
Не увидал он вражеской угрозы,
И не было ни образа, ни звука,
Внушающего страх. Но в нём самом
Был ужас. Лодка тихо колебалась
У берега, в затоне одиноком;
430 Уже давно была она забыта,
В её боках просвечивали щели,
По воле струй закраины качались,
Она была стара. В груди скитальца
Желание зажглось — войти в нее,
И удалиться в океан безбрежный,
