Напѣвъ легко плыветъ, онъ вѣетъ надъ душою,
Онъ усыпительно скользитъ, какъ тѣнь къ тѣнямъ.
25 И бѣлоснѣжною искусною рукою
Она диктуетъ сны колдующимъ струнамъ.
Мой умъ безмолвствуетъ смущенно,
Пронзенъ пылающимъ мечомъ,
И грудь вздыхаетъ учащенно,
30 И мысль не скажетъ ей, о чемъ.
И, весь исполенъ обновленья,
Въ нѣмомъ блаженствѣ изступленья,
Я таю, какъ роса, подъ солнечнымъ лучомъ.
Я больше не живу, и только ты, всевластно,
35 Во мнѣ и внѣ меня, какъ воздухъ золотой,
Живешь и движешься, свѣтло и сладкогласно,
И все кругомъ поишь пѣвучею мечтой.
Твой голосъ точно ропотъ бури,
Несущей душу выше горъ,
40 И я въ прозрачности лазури,
Какъ тучка, тку тебѣ уборъ.
Твой голосъ точно шопотъ ночи,
Когда цвѣты смежаютъ очи,
И я, какъ ѳиміамъ, лелѣю твой просторъ.
Напев легко плывёт, он веет над душою,
Он усыпительно скользит, как тень к теням.
25 И белоснежною искусною рукою
Она диктует сны колдующим струнам.
Мой ум безмолвствует смущённо,
Пронзён пылающим мечом,
И грудь вздыхает учащённо,
30 И мысль не скажет ей, о чём.
И, весь исполен обновленья,
В немом блаженстве исступленья,
Я таю, как роса, под солнечным лучом.
Я больше не живу, и только ты, всевластно,
35 Во мне и вне меня, как воздух золотой,
Живёшь и движешься, светло и сладкогласно,
И всё кругом поишь певучею мечтой.
Твой голос точно ропот бури,
Несущей душу выше гор,
40 И я в прозрачности лазури,
Как тучка, тку тебе убор.
Твой голос точно шёпот ночи,
Когда цветы смежают очи,
И я, как фимиам, лелею твой простор.
