мыселъ, за отсутствіемъ возможности снискать сочувствіе къ ихъ интересу въ массѣ людей, ихъ окружающихъ. Эта безпокойная анализирующая казуистика, съ которою люди стараются оправдать Беатриче, въ то же время чувствуя, что она сдѣлала нѣчто нуждающееся въ оправданіи:—этотъ суевѣрный ужасъ, съ которымъ они созерцаютъ одновременно ея обиды и ея месть,—и обусловливаютъ драматическій характеръ того, что̀ она совершила и что̀ она претерпѣла.
Я попытался изобразить характеры съ возможною исторической вѣрностью, такими, какими они, вѣроятно, были, и старался избѣгнуть ошибочнаго желанія заставить ихъ дѣйствовать согласно съ моими собственными представленіями о справедливомъ и несправедливомъ, истинномъ и ложномъ, ибо въ этомъ случаѣ подъ сквознымъ покровомъ именъ и дѣяній шестнадцатаго вѣка выступили бы холодныя олицетворенія извѣстныхъ чертъ моего собственнаго ума. Герои моей драмы представлены, какъ Католики, и какъ Католики, глубоко проникнутые религіознымъ чувствомъ. Протестантское чувство увидитъ нѣчто неестественное въ этомъ настойчивомъ и безпрерывномъ ощущеніи связи между Богомъ и человѣкомъ, которымъ проникнута трагедія Ченчи. Оно въ особенности будетъ поражено соединеніемъ несомнѣнной убѣжденности въ истинности общепринятой религіи съ холоднымъ и рѣшительнымъ упорствомъ въ осуществленіи чудовищнаго преступленія. Но религія въ Италіи не является, какъ въ странахъ Протестантскихъ, нарядомъ, который носятъ въ особенные дни, или паспортомъ, избавляющимъ отъ притѣсненій, или мрачной страстью къ разгадыванію непроницаемыхъ тайнъ нашего бытія, которая лишь пугаетъ того, кто обладаетъ ею, приводя его къ краю темной бездны. Въ умѣ Католика-Итальянца религія, такъ сказать, сосуществуетъ съ вѣрой въ то, относительно чего всѣ люди имѣютъ самое достовѣрное свѣдѣніе. Она переплетена здѣсь со всѣмъ строемъ жизни. Это—обожаніе, вѣра, подчиненность, раскаяніе, слѣпое восхищеніе; не правило нравственнаго поведенія. Она не имѣетъ необходимой связи съ какой-либо добродѣтелью. Въ Италіи самый отъявленный негодяй можетъ быть вполнѣ набожнымъ человѣкомъ и признавать себя таковымъ, не оскорбляя этимъ установившуюся вѣру. Религія здѣсь напряженнымъ образомъ проникаетъ весь общественный строй и представляетъ изъ себя, со-
мысел, за отсутствием возможности снискать сочувствие к их интересу в массе людей, их окружающих. Эта беспокойная анализирующая казуистика, с которою люди стараются оправдать Беатриче, в то же время чувствуя, что она сделала нечто нуждающееся в оправдании: — этот суеверный ужас, с которым они созерцают одновременно её обиды и её месть, — и обусловливают драматический характер того, что́ она совершила и что́ она претерпела.
Я попытался изобразить характеры с возможною исторической верностью, такими, какими они, вероятно, были, и старался избегнуть ошибочного желания заставить их действовать согласно с моими собственными представлениями о справедливом и несправедливом, истинном и ложном, ибо в этом случае под сквозным покровом имен и деяний шестнадцатого века выступили бы холодные олицетворения известных черт моего собственного ума. Герои моей драмы представлены, как Католики, и как Католики, глубоко проникнутые религиозным чувством. Протестантское чувство увидит нечто неестественное в этом настойчивом и беспрерывном ощущении связи между Богом и человеком, которым проникнута трагедия Ченчи. Оно в особенности будет поражено соединением несомненной убежденности в истинности общепринятой религии с холодным и решительным упорством в осуществлении чудовищного преступления. Но религия в Италии не является, как в странах Протестантских, нарядом, который носят в особенные дни, или паспортом, избавляющим от притеснений, или мрачной страстью к разгадыванию непроницаемых тайн нашего бытия, которая лишь пугает того, кто обладает ею, приводя его к краю темной бездны. В уме Католика-Итальянца религия, так сказать, сосуществует с верой в то, относительно чего все люди имеют самое достоверное сведение. Она переплетена здесь со всем строем жизни. Это — обожание, вера, подчиненность, раскаяние, слепое восхищение; не правило нравственного поведения. Она не имеет необходимой связи с какой-либо добродетелью. В Италии самый отъявленный негодяй может быть вполне набожным человеком и признавать себя таковым, не оскорбляя этим установившуюся веру. Религия здесь напряженным образом проникает весь общественный строй и представляет из себя, со-
