дѣній, которыя доступны только для сторонниковъ Тайнаго Ученія (Теософіи). Между двумя этими предѣлами, которые родственны и въ извѣстномъ смыслѣ тождественны, проходитъ полносложная панорама утонченной созерцательности. Таинственная связь сна съ дѣйствительностью, ихъ взаимная сліянность, которую позднѣе такъ хорошо описали Пушкинъ въ снѣ Татьяны, Достоевскій въ Братьяхъ Карамазовыхъ и Левъ Толстой въ Войнѣ и Мирѣ, поразительно описаны у Шелли въ пѣснѣ третьей. „Трупный кошмаръ“ этой же пѣсни, такъ же какъ величественный кошмаръ Чумы въ пѣснѣ десятой, предвосхищаютъ блестящія страницы Эдгара По, полновластнаго въ области поэзіи ужаса, и составили бы украшеніе замѣчательной книги Де-Фо Годъ Чумы. Пѣснь пятая, съ ея эпическимъ сномъ освобожденья Человѣчества, напоминаетъ лучшіе моменты освободительныхъ историческихъ переворотовъ, когда человѣкъ съ человѣкомъ дѣйствительно сливался въ массовыхъ размѣрахъ, и самыя простыя вещи, какъ общая трапеза, становились мистеріей. Любовныя строфы пѣсни шестой написаны такъ утонченно-воздушно, что поэзія переходитъ здѣсь въ музыку и въ волны свѣта. И въ каждой изъ остальныхъ пѣсенъ Шелли сумѣлъ воплотить въ словахъ что-нибудь настолько благородное по чувству, яркое по краскамъ, тонкое по оттѣнкамъ, или необычное по настроенію, что вся поэма переливается и сложно говоритъ душѣ, какъ переливается и говоритъ звукомъ и свѣтомъ широкая масса плещущихъ волнъ.
Два слова о формѣ. Шелли написалъ Лиона и Цитну Спенсеровскими стансами, съ ихъ перепѣвными риѳмами. Желая передать текстъ съ возможно большей точностью, я нѣсколько упростилъ размѣръ. Если я потерялъ что-нибудь въ пѣвучести, я получилъ зато возможность не опустить ни одного образа, родившагося въ воображеніи Шелли. Считаю, кромѣ того, нужнымъ прибавить, что мнѣ, какъ и многимъ англійскимъ поклонникамъ Шелли, Спенсеровская станса представляется мало подходящей къ условіямъ эпической поэмы: наоборотъ, она удивительно подходитъ къ поэмѣ лирической Адонаисъ, которую я перевелъ съ точнымъ воспроизведеніемъ ритма. (Войдетъ въ третій томъ).
дений, которые доступны только для сторонников Тайного Учения (Теософии). Между двумя этими пределами, которые родственны и в известном смысле тождественны, проходит полносложная панорама утонченной созерцательности. Таинственная связь сна с действительностью, их взаимная слиянность, которую позднее так хорошо описали Пушкин в сне Татьяны, Достоевский в Братьях Карамазовых и Лев Толстой в Войне и Мире, поразительно описаны у Шелли в песне третьей. „Трупный кошмар“ этой же песни, так же как величественный кошмар Чумы в песне десятой, предвосхищают блестящие страницы Эдгара По, полновластного в области поэзии ужаса, и составили бы украшение замечательной книги Де-Фо Год Чумы. Песнь пятая, с её эпическим сном освобожденья Человечества, напоминает лучшие моменты освободительных исторических переворотов, когда человек с человеком действительно сливался в массовых размерах, и самые простые вещи, как общая трапеза, становились мистерией. Любовные строфы песни шестой написаны так утонченно-воздушно, что поэзия переходит здесь в музыку и в волны света. И в каждой из остальных песен Шелли сумел воплотить в словах что-нибудь настолько благородное по чувству, яркое по краскам, тонкое по оттенкам, или необычное по настроению, что вся поэма переливается и сложно говорит душе, как переливается и говорит звуком и светом широкая масса плещущих волн.
Два слова о форме. Шелли написал Лиона и Цитну Спенсеровскими стансами, с их перепевными рифмами. Желая передать текст с возможно большей точностью, я несколько упростил размер. Если я потерял что-нибудь в певучести, я получил зато возможность не опустить ни одного образа, родившегося в воображении Шелли. Считаю, кроме того, нужным прибавить, что мне, как и многим английским поклонникам Шелли, Спенсеровская станса представляется мало подходящей к условиям эпической поэмы: наоборот, она удивительно подходит к поэме лирической Адонаис, которую я перевел с точным воспроизведением ритма. (Войдет в третий том).
Царевичъ Атаназъ.
Поэма имѣющая внутренно-біографическій характеръ, и родственная съ поэмами Аласторъ, Эпипсихидіонъ, Цукка. Въ первичномъ наброскѣ Шелли назвалъ ее Пандемосъ и Уранія. Отсылаю читателя къ діалогу Платона Пиръ, который имѣетъ тѣсную связь съ мыслями Шелли о любви, и который, между прочимъ, былъ переведенъ имъ на англійскій языкъ.
Царевич Атаназ.
Поэма имеющая внутренне-биографический характер, и родственная с поэмами Аластор, Эпипсихидион, Цукка. В первичном наброске Шелли назвал ее Пандемос и Урания. Отсылаю читателя к диалогу Платона Пир, который имеет тесную связь с мыслями Шелли о любви, и который, между прочим, был переведен им на английский язык.
