И семьдесят лет спустя после того, как появилась «Критика чистого разума», и после того, как слава ее наполнила собою мир, эти господа имеют дерзость предлагать такие давно устарелые и грубые нелепости и возращаться к прежнему невежеству. Если бы Кант снова пришел и увидел такое бесчинство, то он, воистину, почувствовал бы то же, что Моисей, когда сойдя с горы Синая, он узрел свой народ пляшущим вокруг золотого тельца и во гневе разбил свои скрижали. Но если бы и Кант отнесся к этому так же трагично, я утешил бы его словами Иисуса Сираха: «Говорящий с глупым говорит со спящим; когда ты кончишь говорить, он спрашивает: «что ты сказал?» Ибо для этих господ трансцендентальная эстетика, этот алмаз в короне Канта, совсем не существует: они молчком отодвигают ее, как non avenue в сторону. Но к чему же, по их мнению природа создает свое редчайшее творение, великий дух, единственный среди сотен миллионов, если от благовоззрения Их Заурядности зависит уничтожить важнейшие его учения простым утверждением противного, или даже пустить их
однако, что в общежитии (vulgus, т. е. именно среди тех профессоров философии, о которых я говорю здесь. А. Ш.) понимают эти количества не иначе, как в их отношении к вещам чувственного мира. Отсюда проистекают некоторые предрассудки, в видах уничтожения коих следовало бы разделить упомянутые количества на абсолютные и относительные, истинные и мнимые, математические и принятые в общежитии“. К этому он добавляет (стр. 12):
I. „Абсолютное, истинное и математическое время, само в себе и по природе своей, вне отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно, и иначе называется Продолжительностью; время относительное, мнимое и понимаемое в общежитейском смысле — чувственно и представляет, в своем движение, некоторую внешнюю меру Продолжительности (либо точную, либо неравномерную), которою пользуются в общежитии вместо истинного времени, — таковы, например, час, день, месяц, год“.
II. „Абсолютное пространство, по природе своей, вне отношения к чему-либо внешнему, всегда остается тождественным и неподвижным; относительное же пространство представляет собою меру или некоторое подвижное измерение пространства абсолютного; эта мера определяется нашими чувствами по своему положению относительно тел и в общежитии употребляется вместо пространства неподвижного; таково, например, измерение пространства подземного, воздушного или небесного, определяемое по своему положению относительно земли“.
Однако и Ньютону не пришло в голову спросить, откуда нам известны эти две бесконечные сущности, пространство и время, коль скоро они — на чем он так настаивает — не подлежат чувственному восприятию, и притом известны так основательно, что нам до мельчайших подробностей знакомы все их свойства и законы и мы в состоянии изложить до мельчайших подробностей все их свойства и законы.
