Эннеаде III кн. 7, гл. 10, где он говорит, что душа сделала мир, вступив из вечности во время. Там встречаются, например, такие слова: ου γαρ τις αυτου τουτου του παντος τοπος, η ψυχη (ибо нет для этой вселенной иного места, кроме души), или: δει δε ουκ εξω· ϑεν της ψυχης λαμβανειν τον χρονον, ὠσπερ ουδε τον αιωνα εκει εξω του οντος (но не следует принимать время вне души, как не следует там принимать вечность вне того, что называется сущим); здесь уже собственно высказана кантовская идеальность времени. В следующей главе читаем: οὑτος ὁ βιος τον χρονον γεννᾳ’ διο και ειρηται ἁμα τῳδε τῳ παντι γεγονεναι, ὁτι ψυχη αυτον μετα τουδε του παντος εγεννησεν (эта наша жизнь порождает время, почему и сказано, что оно родилось вместе с этой вселенной, так как душа породила время заодно с этой вселенной). Тем не менее, проблема эта в своем ясном значении и в своей ясной формулировке остается характеристическим объектом новейшей философии, с тех пор как нужная для нее рассудительность впервые пробудилась в Декарте, которого осенила та истина, что мы прежде всего ограничены нашим собственным сознанием и мир дан нам только как представление. Своим известным dubito, cogito, ergo sum он хотел подчеркнуть единственную достоверность субъективного сознания, в противоположность проблематичности всего остального, и выразить ту великую истину, что мы имеем только одно действительно и безусловно данное — наше самосознание. В своей сущности, это его знаменитое положение равнозначно с тем, которое принято за исходную точку мною: „мир — мое представление“. Вся разница между нами сводится к тому, что Декарт выдвигает непосредственность субъекта, а я — опосредствованность объекта. Оба положения выражают одну и ту же истину с двух сторон, дополняют друг друга, находятся, следовательно, между собою в таком же отношении, как закон косности и закон причинности, — согласно моему взгляду, изложенному в предисловии к этике („Две основные проблемы этики, разобранные в двух сочинениях на академическую премию д-ром Артуром Шопенгауэром“, Франкфурт на Майне 1841, стр. XXIV; второе издание, Лейпциг 1860, стр. XXIV сл.). Конечно, со времени Декарта его положение бесчисленное количество раз повторяли просто потому, что чувствовали всю его важность, без ясного понимания его истинного смысла и цели (см. Cartes. Meditationes. Med. II р. 14). Итак, Декарт раскрыл пропасть, лежащую между субъективным, или идеальным, и объективным, или реальным. Свое открытие он облек в форму сомнения в существования внешнего мира; но тот жалкий прием, каким он избавляется от этого сомнения — именно, ссылка на то, что не станет же мол Господь Бог обманывать нас, — показывает, насколько глубока и трудна для решения
