Если при значительном приливе подобного рода внезапно осенит нас какое-либо новое и глубокое воззрение, при чем мысли наши естественным образом достигнут высокой степени живости, то повод к этому будет неизменно иметь наглядный характер, и в основе всякой великой мысли будет лежать интуиция. Ибо слова пробуждают мысли в других, образы — в самих нас.
Что свои собственные ценные размышления и соображения следует, по возможности, скорее заносить на бумагу, — это само собою разумеется: уж если мы забываем иногда то, что нами пережито, то тем более можем позабыть, что нами передумано. Притом мысли приходят не тогда, когда мы пожелаем, а когда они сами того захотят. Наоборот, то, что получается нами извне и в готовом виде, то, что лишь заучено и что во всякое время может быть разыскано в книгах, никогда не следует записывать, и вообще, не следует делать никаких collectanea, ибо записать что-либо — значит предать забвению. Между тем с памятью своею необходимо обращаться строго и деспотически, чтобы она не разучилась повиноваться; например, если мы не в состоянии припомнить известного факта, или стиха, или слова, то следует в течение целых недель, периодически мучить свою память, пока она не загладит своей вины, — а не рыться в книгах. Ибо, чем дольше придется поразмыслить над этим, тем надежнее потом засядет оно в голове. Извлеченное с таким трудом из глубины памяти в другой раз легче явится к услугам, нашим, чем в том случае, если разыщешь его в книгах. — Мнемоника, наоборот, основывается, в сущности говоря, на том, что к своему остроумию относятся с бо́льшим доверием, чем к своей памяти, и обязанности ее слагают поэтому на первое. Именно, остроумие должно подменять трудно усвояемое памятью — легким, чтобы впоследствии снова перевести легкое на трудное. Но мнемоника такого рода относится к естественной памяти так же, как деревянная нога — к настоящей, и подходит, как и все, под изречение Наполеона: tout ce qui n’est pas naturel est imparfait. Она годится лишь вначале при заучивании новых предметов или слов, как временный костыль, пока все это не будет усвоено природной, непосредственной памятью. Каким образом память наша начинает сейчас же извлекать из необозримого подчас материала своих запасов именно то, что требуется в каждом данном случае; каким, собственно, образом свершается часто весьма продолжительный, слепой процесс искания; каким образом само собою, безо всякого повода, точно кто сказал на ухо, выплывает перед нами то, что раньше мы тщетно отыскивали, — выплывает притом, по большей
