Страница:Шопенгауэр. Полное собрание сочинений. Т. III (1910).pdf/921

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница была вычитана


— 772 —

золота от меди, и не видят огромной разницы между обыкновенной и самой редкой головой. Результатом этого является та беда, о которой старомодный стишок говорит:

„Es ist nun das Geschik der Grossen hier auf Erden,
Erst wann sie nicht mehr sind, von uns erkannt zu werden“[1].

Настоящее и совершенное при своем появлении прежде всего встречает на своем пути плохое, которым место его уже занято и которое выдает себя за него самого. Если затем, после долгого времени и трудной борьбы, ему и удается вернуть место себе и достигнуть почета, то пройдет немного времени, и глупцы опять притащутся с каким-нибудь ломающимся, пошлым, неуклюжим подражателем, чтобы преспокойно и его посадить на алтарь, рядом с гением; они, ведь, не видят разницы, а совершенно серьезно думают, что и этот тоже из таких. Об этом и говорит Ириарте, когда начинает 28-ю из своих литературных басен так:

Siempre acostumbra hacer el vulgo necio
De lo bueno y lo malo igual aprecio[2].

Так, драмы Шекспира сейчас же после его смерти должны были уступить место драмам Бен-Джонсона, Массинджера, Бьюмонта и Флетчера, и уступить его на целые 100 лет. Так, серьезная философия Канта постепенно вытеснялась явным шарлатанством Фихте, эклектизмом Шеллинга и противно-слащавым ханжеским вздором Якоби, пока наконец дело не дошло до того, что наряду с Кантом и даже высоко над ним поставлен был уже совсем жалкий обманщик, Гегель. Даже в области, доступной всем, мы видим, как несравненный Вальтер-Скотт очень скоро оттесняется от внимания большой публики недостойными подражателями. Все это — потому, что большая публика в сущности везде неспособна отмечать то, что выше общего уровня, и благодаря этому даже и не подозревает ни того, как бесконечно редки люди, которые в поэзии, искусстве или философии в самом деле могут что-нибудь сделать, ни того, что тем не менее только и единственно их произведения и достойны нашего внимания; почему всем непризнанным — в поэзии ли, или других высоких профессиях — каждый день без всякого снисхождения следовало бы напоминать, что

mediocribus esse poёtis
Non homines, non Di, non concessere columnae.

Они — те плевелы, которые не дают расти пшенице, чтобы все покрыть только собою, почему и происходит то, что с такой ориги-

  1. Такова уже судьба великих на земле, что мы признаем их лишь тогда, когда их больше нет.
  2. Глупой черни и хорошее, и дурное во все времена нравились одинаково.