не приходит в голову, тогда как для философского ума сознание этого, напротив, является характерным. Слыша об огромной учености таких всезнаек, я иногда говорю себе: как мало ему приходилось думать, если он так много мог читать. Даже насчет Плиния старшего, когда о нем повествуется, что он постоянно читал или заставлял себя читать — за столом, во время поездок, в бане, — мне назойливо приходит в голову вопрос, неужели у этого человека было так мало собственных мыслей, что ему беспрерывно требовалось вливать в себя чужие, как вливают в человека, крайне изнуренного, консоме, чтобы поддержать в нем жизнь. И действительно, как его некритическое легковерие, так и его невыразимо противный, трудно понимаемый, отрывистый слог записной книжки совершенно не могут дать мне сколько-нибудь высокого мнения о его способности к самомышлению.
Как чтение и учение в больших количествах наносят ущерб собственному мышлению, так писание и учительство в большом количестве отучают человека от отчетливости и eo ipso основательности в знании и понимании, так как не оставляют ему времени их достигать. И вот он, налагая что-либо, вынужден бывает заполнять пробелы в ясности своего познания словами и фразами. Это, а вовсе не сухость предмета, и делает большую часть книг столь скучными. Ибо как хороший повар может, как известно, вкусно приготовить даже старую подошву, так и хороший писатель и самый сухой предмет может сделать занимательным.
Огромному большинству ученых их наука — средство, а не цель. Поэтому они никогда не сделают в ней чего-либо великого. Для этого требуется, чтобы занимающемуся наукой она была целью, а все другое, даже самое его существование — лишь средством. Ибо все, что делается не ради себя самого, делается только вполовину, и действительного совершенства во всех наших делах может достигнуть только то, что сделано было ради себя самого, а не в качестве средства к достижению дальнейших целей. Точно также лишь тот может дойти до новых и великих основных прозрений, кто непосредственною целью научных занятий ставит познание собственное, а не чье-либо чужое. Но ученые, каковы они обыкновенно, изучают науки с целью мочь учить и писать. Поэтому голову их можно сравнить с желудком и кишками, из которых кушанья уходят непереваренными. Именно поэтому их преподавание и писание мало может принести
