их одну после другой. Итак, вместо того чтобы стараться привлечь внимание читателя и удержать его, он скорее, вопреки вышеуказанному закону единства восприятия, заставляет его, вдобавок одновременно или, так как это невозможно, в быстрой смене, обдумывать три или четыре мысли. Этим он кладет основание своему stile empesé, дополняя его затем претенциозными, выспренними выражениями для обыкновенных вещей и другими искусственными средствами в том же роде.
Тяжеловесность — поистине национальная характерная черта немцев: она проглядывает в их походке, в их поступках и действиях, в их языке, разговоре, рассказах, понимании и мышлении, в особенности же в их литературном стиле, в любви к длинным, неуклюжим, запутанным периодам, при которых память в течение пяти минут терпеливо изучает предложенный урок, пока в конце периода не прояснится смысл и загадка не будет разгадана. Это доставляет им удовольствие, а если еще есть возможность прибавить претенциозность, надутость и аффектированную σεμνοτης, автор теряет всякую меру: дай Бог читателю терпения. — С особенным успехом стараются они придавать выражениям возможно более нерешительности и неопределенности; почему все у них как бы задернуто туманом; кажется, будто цель их — отчасти оставить для каждого предложения лазейку, отчасти придать себе больше важности и сделать вид, будто хочешь сказать больше, чем сказано; отчасти в основе этой особенности лежит действительная глупость и сонная неповоротливость, что и делает немецкое писательство столь ненавистным для иностранцев; ибо у последних нет охоты ходить ощупью в потемках, что̀, наоборот, как будто бы свойственно нашим соотечественникам.
Эти длинные периоды, начиненные, как жареные гуси яблоками, вложенными одно в другое, как коробочки, вводными предложениями, прежде всего требуют работы памяти, тогда как следовало бы скорее возбуждать разум и способность суждения, деятельность которых именно этим затрудняется и ослабляется. Ибо подобные периоды дают читателю лишь наполовину оконченные фразы, и внимание должно старательно собирать и хранить их, как клочки разорванного письма, пока они не будут дополнены отысканными позже соответствующими половинками и не приобретут тогда известного смысла. Вследствие этого он должен некоторое время читать, ничего при этом не думая, вернее — все запоминать в надежде на заключение, которое озарит его светом, — и тогда он получит возможность кое о чем и подумать. Ему приходится слишком много учить наизусть, прежде чем получить пищу для ума. Это явный вред и злоупотребление терпением читателя[1]. Но в
- ↑ [Вариант] Автор такого длинного многоэтажного периода знает, куда, все направляется и к какому он придет окончанию; поэтому он чувствует себя пре-
