кажется нам в разное время совершенно другою — утром не такой, как вечером или после обеда, или на следующий день; она является нашему сознанию с противоположных сторон и увеличивает наши сомнения. Поэтому и говорят, что утро вечера мудренее, и, прежде чем решиться на что-нибудь важное, мы требуем себе времени для размышления. Если это свойство нашего интеллекта, вытекая из его слабости, влечет за собою несомненно-отрицательные результаты, то, с другой стороны, оно связано и с тем преимуществом, что, развлекшись и физически переродившись, мы возращаемся к своему делу сравнительно другими людьми — освеженные и как бы посторонние для него, так что нередко видим его в значительно измененном свете.
Все это показывает, что человеческое сознание и мышление, по самой своей природе, непременно имеет фрагментарный характер, вследствие чего теоретические или практические результаты, которые можно получать из соединения таких отрывков, оказываются в большинстве случаев несовершенными. Наше мыслящее сознание подобно волшебному фонарю, в фокусе которого во всякий данный момент может появиться только одна картина, и каждая из таких картин, хотя бы содержание ее было самое благородное, должна скоро исчезнуть, для того чтобы уступить место совсем другому и даже пошлому образу. В практических делах самые важные планы и решения определяются сначала в общих чертах; а уж этим общим решениям, как средства целям, подчиняются другие; последним в свою очередь подчиняются еще более частные решения и т. д., и т. д., пока не получится то частное и конкретное действие, которое надо выполнить. При этом все такие планы и замыслы осуществляются нами не в порядке их важности: дело в том, что в то время как мы заняты своими планами в их целом и общем содержании, нам приходится бороться с ничтожными частностями и злобою минуты. Оттого наше сознание еще больше идет скачками. Вообще, теоретические занятия ума лишают человека способности к практическим делам, — и наоборот.
Вследствие этой неизбежной рассеянности и отрывочности всего нашего мышления и обусловленного ими смешения разнороднейших представлений, от которой не свободен даже самый благородный человеческий ум, — вследствие нее мы имеем, собственно говоря, только половинное сознание и на ощупь блуждаем с ним в лабиринте нашей жизни и во тьме наших изысканий, — и отдельные мгновения света, как молнии, озаряют наш путь. Да и вообще чего можно ожидать от таких голов, из которых
