рией, которой in rerum natura найти нельзя и которая скорее представляет собою не что иное, как абстракцию от действительной материи, — с такой материей, которая не должна иметь безусловно никаких иных свойств, кроме механических, — а подобные свойства, за исключением тяжести, так легко конструировать a priori, потому что они основываются на формах пространства, времени и причинности, т. е. на нашем интеллекте; таким образом, из этих жалких материалов должен строить материализм свои воздушные замки.
При этом он неизбежно становится атомизмом, как это уже и случилось с ним в годы его детства, у Левкиппа и Демокрита, как это происходит с ним и теперь, ибо он от старости снова впал в детство; так это у французов, потому что они никогда не знали философии Канта, так это у немцев, потому что они философию Канта забыли. И во втором своем детстве материализм выбрасывает еще лучшие коленца, нежели в первом: он утверждает, что не только плотные тела состоят из атомов, но и жидкие — вода, даже воздух, газы, свет, который мол представляет собою колебание какого-то совершенно гипотетического и никем не доказанного эфира, состоящего из атомов, коих различная скорость является причиной цветов, — гипотеза, которая так же, как некогда семицветная гипотеза Ньютона, исходит из совершенно произвольной и насильственно проводимой аналогии с музыкой. Поистине надо отличаться неслыханным легковерием, чтобы дать себя убедить, будто от бесконечного разнообразия окрашенных поверхностей, в нашем пестром мире, исходят бесконечно разнообразные колебания эфира, которые могут беспрерывно, каждое в особом темпе, носиться по всем направлениям, перекрещиваться между собою, не только не мешая друг другу, а напротив этой сутолокой и путаницей создавая глубоко-спокойное зрелище озаренной природы и искусства. Credat Judaeus Apella! Бесспорно, природа света — для нас тайна; но лучше сознаться в этом, чем скверными теориями заграждать себе путь к будущему знанию. То, что свет — нечто совсем иное, нежели чисто-механическое движение, колебание, или вибрация и трепетание; то, что он представляет собою даже нечто вещественное, это доказывают уже его химические эффекты, замечательный ряд которых демонстрировал недавно перед Académie des sciences Шеврель, показав действие солнечного света на различные окрашенные вещества. Самое интересное из этих явлений то, что белый бумажный сверток, подвергнувшийся влиянию солнечного света, производит
